Ну и наградил ее бог ухажером! Девчонки потешаются, кричат под окном:
— Маня! Маня! Жених пришел, выходи!
Она глянет из-за ситцевой занавески, щеки от стыда полыхают. Напротив на бревнах сидит, не сводит глаз с ее окон. А выйдет Маня по своим делам, не отсиживаться же дома из-за поганца, увидит ее, поднимется с бревен и увяжется вслед. Близко не подходит — боится, а плетется метров за двадцать — тридцать. Маша делает вид, что ее это не касается. Улица общая, кто хочет, тот и ходит, ей-то какое дело. Однако не по себе. На спине, между лопатками, ноет и мозжит, взглядом так и жжет, паршивец.
Сверстники Рыжку не любили как шкодника и труса. Но однажды Маня с удивлением обнаружила, что парень вовсе не из трусливых. На мосту к ней пристали ребята из другой деревни. Стали за руки хватать, за косы дергать — мол, пойдем с нами, не пожалеешь. Тут Рыжка, откуда ни возьмись, налетел, одного ударил, другого с моста в канаву спихнул, а у третьего клок рубахи вырвал. Самой же Мане унимать его пришлось.
— Уймись, скаженный. Ишь, защитник выискался. Тебя кто просил? Ну и не суйся!
Но с той поры в ее душе презрение к Рыжке уступило место какому-то другому чувству, тоже неприятному, но не столь острому, как то, прежнее.
В старших классах любовь между Машей и Ванечкой заполыхала, будто сухой валежник на ветру. Они уже не таились ни от родителей, ни от односельчан. До чего доходило: если Ванечка, скажем, не явился на урок, так строгая училка, химичка Нина Спиридоновна, сдвинув по-мужски лохматые брови, строго спрашивает у Мани:
— А где Иван? Почему нет?
Как будто она Ванечкина жена. Смешно! Тем не менее Маня не смеется. А, как положено, встает и спокойно говорит: у Коробовых забор повалился, вот они с отцом и поправляют. Нина Спиридоновна сердится:
— А разве нельзя забор поправлять вечером, после школы?
Маня объясняет:
— Вечером никак нельзя… Они поросенка резать зачнут, дядя из Москвы приезжает, будут важный вопрос решать.
— Какой такой вопрос? — не удержит женского любопытства Нина Спиридоновна.
Маня докладывает:
— Дядя дом надумал продавать, знаете, тот, что у оврага крайний. А покупателей нет, потому что дом развалюха и без надела, а кому дом без земли нужен?
— Продавать будут? — задумчиво трет переносицу карандашом Нина Спиридоновна. — Сколько просят?
— Так тыщи две, не меньше, — отвечает Маня.
— Где ж такие деньги взять? — вздыхает учительница и строго добавляет: — А ну-ка, Марья, иди к доске. Отвечай, что ты знаешь о монгольском иге?
Никто и не сомневался, что Маня и Ванечка осенью поженятся. Мане стало казаться, будто Рыжка примирился со своей долей. До тех пор, пока темной ночью не вспыхнул факелом дядин дом у оврага. Их будущий с Ванечкой дом.
Они и думать не думали, и гадать не гадали, что дом им отойдет. Дядя с семьей жил в Наро-Фоминске, а деревенское строение использовал как дачу. Семья выбиралась на Оку уже в мае и жила до глубокой осени, а сам хозяин приезжая на месяц — в отпуск. За этот короткий срок только и успевал, что забор повалившийся поставить или покосившийся сарай подпереть. Вот и появилась мысль у дяди: дом в деревне продать.
Скоро объявился покупатель дядиного дома — Нина Спиридоновна. Видно, ей надоело, как запечному таракану, у чужих за загородкой жить. Почти что сговорились, однако сделке осуществиться было не суждено. Родители Мани и Вани вдруг спохватились: свадьба не за горами, пора бы и о молодых подумать — где жить будут. Надумали: откупить дядин дом у оврага, благо недорого продается.
Эта новость быстро распространилась по деревне. Вот тут-то пожар и случился.
Дом загорелся на рассвете. Впрочем, «загорелся» не то слово. Пастух, выгонявший из деревни сонное стадо, увидел над домом яркую вспышку, как будто в стену угодила шаровая молния. Он ожидал услышать удар, но его не последовало. Все тихо было, и в деревне, и в пойме, и на Оке. Только на краю села у оврага неистово пылал деревянный домишко. Пастух кинулся к председателю колхоза, ударили в рельсу, созвали людей, но, когда прибежали на место, все было уже кончено. Рухнула кровля, от обгорелых бревен несло гарью.