– Привет! – кивнула ей Ася. – А где отец?
– «Здравствуйте» вообще-то, – процедила фармацевтша, а затем указала кивком головы на дверь, ведущую в помещения для персонала. – С директором разговаривает. Чё-то там по документам не сходится. Ща будет, наверно.
Отец и в самом деле появился через минуту. За ним выкатился какой-то здоровенный плечистый мужик в наброшенном поверх буквально трещавшей на мощной груди футболки зеленом халате. Наверно, это и был директор аптеки.
Ася изумленно уставилась на него, подняв брови.
До сих пор ей казалось, что директора аптек – этакие сухонькие старички с козлиными бородками и крючковатыми носами. А этот выглядел прямо как бодибилдер, зачем-то сбежавший с подиума и натянувший на себя зеленую хламиду.
– Так мы поняли друг друга, Максим, – напирал на отца этот гамадрил. – Недостача очень крупная, счета расходятся на семьсот тысяч. Вы тянете время уже почти месяц…
– Олег, да я все отлично понял, – растягивал губы в улыбке отец.
С первого взгляда видно было, что эта гора мышц чего-то требует от отца, наступает угрожающе. Он же, прекрасно осознавая какой-то имеющийся за ним косяк, юлит и изворачивается, пряча раздражение и нервозность за фальшивым весельем.
– Вы, может, думаете, я слышу плохо? А, понимаю: хотите мне новейший слуховой аппарат впарить, – натянуто веселился отец. – Все будет тип-топ, я же вам говорил. У меня сохранились все накладные, я завезу на днях. Просто до сих пор не было случая. И мы с вами уладим это маленькое недоразумение.
– Послезавтра, – веско произнес Олег, словно выплюнул это слово, почти не разжимая губ. – Послезавтра – крайний срок. Иначе…
– Я понял, понял, – отец вскинул ладони в при-мирительном жесте. – Честное слово, у меня все в порядке со слухом. Хотя ваши слуховые аппараты, ко-нечно…
Олег, не дослушав его вымученно-непринужденную болтовню, развернулся и скрылся за дверью.
Отец едва заметно перевел дыхание и обернулся к фармацевтше:
– Женечка, рыба моя, прости меня, грешного, нужно бежать. Сама видишь, ребенок заждался, – он кивнул на стоявшую в стороне Асю. – И твое начальство не в духе сегодня.
Женечка, при появлении отца выпрямившаяся и занявшая боевую стойку, капризно скривила губы и протянула:
– Тогда послезавтра, да? Когда накладные завезешь?
– Точно! Послезавтра! – отец отсалютовал ей ладонью и, подхватив Асю под локоть, увлек ее на улицу.
– Чего он к тебе прикопался? – спросила Ася, подходя к машине.
– А, забей, – отмахнулся отец. – Все фигня, кроме пчел.
Он взъерошил ей волосы на макушке, и Ася, прикусив губу, отстранилась и пригладила их обратно.
– Ну, все, теперь за драгоценной сестрой – и в Серебряный Бор, – заключил отец и уселся за руль.
В квартиру Вероники Ася поднялась вместе с отцом.
Хватит с нее, пожалуй, бдения в машине. Он опять там зависнет черт-те на сколько, а она будет загибаться от духоты?
Нет уж…
Дверь открыл Ивар, двоюродный брат Аси – двенадцатилетний оболтус, долговязый и бледный, с вечно облупленным, обгоравшим даже на мягком подмосковном солнце коротким носом и шапкой светлых, почти до белизны, прямых волос.
Вероника как будто задалась целью нарожать как можно более непохожих друг на друга детей, собрав все краски мира в отдельно взятой семье. Если старший ее сын был рожден от какого-то прибалта, которого, по слухам, дед Алексей однажды спустил с лестницы, то младший, Камиль, унаследовал от так же испарившегося в голубых далях узбекского папаши высокие скулы, хищные рысьи глаза и смоляной чуб.
Ивар оглядел стоявших на пороге Асю и Макса равнодушным взглядом – и открыл дверь пошире, пропуская их в прихожую. Выглянувший из-за его спины восьмилетний Камиль зыркнул темными глазами, бросил Асе:
– Здорово, дебилка! – и, гогоча, унесся прочь по коридору, увернувшись от справедливого подзатыль-ника.
– Макс, это ты? – крикнула откуда-то из ванной Вероника. – Я сейчас.
Она и в самом деле вскоре появилась, распространяя вокруг себя приторное цветочное благоухание.
Веронике было тридцать два, и она, единственная из всего старшего поколения семьи, не казалась Асе безнадежно древней.
Вероника пошла в бабку – вся такая же красивая и мягкая, как большая пушистая кошка. Только у бабки Лиды глаза были цепкими и пристальными, как у настоящей кошки, а в Вероникиных очах плескалось какое-то веселое безумие.