Свекровь продолжала плакать и причитать. К ней подошла сватья. Убитые горем женщины обнялись и вместе зарыдали. В это время в комнату вошли Лёня и Иван Владимирович Новотный. Молча остановились возле дверей. Тесть подошел к зятю, обнял его, и они вмести заплакали. Врач, наблюдая эту жуткую сцену, вызванную семейной трагедией, – уходом из жизни дорогого, любимого человека – молчал. За свою врачебную практику он принял много новорожденных и повидал не одну смерть, но столь великую скорбь он видел впервые. И про себя сожалел, что не настоял на том, чтобы явно больная женщина прервала свою беременность. Может быть, это спасло бы ей жизнь. И сохранило бы ее, как столь любимого и нужного этим горько плачущим людям человека. Он слышал, как Лёня плакал и объяснял тестю: «Это произошло так внезапно… Вика так тихо умерла… Простите меня, папа, за то, что я не уберег ее. Честное слово, мне даже в самом страшном сне не снилось, что такое может произойти…»
Видя, как эти люди переживают, Иван Владимирович подошел к тестю с зятем и, обратившись к обоим, сказал: «Я вас понимаю. Потеря большая. Произошла, наверно, какая-то ошибка, что-то где-то мы недосмотрели. Я тоже чувствую свою вину в случившемся, потому что был лечащим врачом этой женщины. Но прошу вас, перестаньте плакать. Плачем горю не поможешь и умершую женщину не воскресишь».
В это время обе сватьи перестали плакать, подошли к мужчинам и услышали, о чем говорил Иван Владимирович, успокаивая плачущих отца и мужа усопшей. Евгения Тимофеевна ему возразила: «Вы здесь ни причем. И не берите вину на себя». И, не приглашая гостей сесть, в присутствии доктора рассказала сватам о состоявшемся в кабинете лечащего врача разговоре. Объяснила, что его вины в смерти Вики нет. «Этот человек сделал все возможное, чтобы убедить Вику прервать беременность. И даже организовал консилиум врачей, которые объяснили Вике, что у нее больное сердце и она вряд ли сможет родить ребенка. Но она не послушалась совета врачей и не захотела убить свое дитя. Поэтому…»
В это время в детской комнате заплакала малышка. Бабушка Евгения Тимофеевна извинилась и поспешила к внучке. Взяв ее на руки, сразу же вернулась обратно в комнату, где лежало бездыханное тело ее матери. Подошла к присутствующим и обратилась к врачу: «Иван Владимирович, не корите себя. Вот эта маленькая девочка, которую по желанию матери мы назвали Феодоркой, родилась благодаря вашей врачебной помощи. Если бы не вы, то Вика могла бы умереть еще при родах. А так она увидела свою дочку. Радовалась, что стала матерью и этим исполнила свою роль как женщина. Полгода кормила своего ребенка грудью. Из-за нее не захотела лечиться, чтобы не подорвать здоровье девочки чрезмерным приемом медикаментов. Как видите, девочку спасла, а себя не сберегла. Это была истинная мама! Отдадим ей должное. Давайте перестанем плакать. Плачем не поможем нашему большому горю. А лучше организуем похороны и проводим Феодоркину маму в последний путь с соблюдением всех почестей, и в духе христианских обычаев».
Своей речью Евгения Тимофеевна успокоила врача и немного сняла чрезмерное напряжение у своих родных людей, убитых горем. Подошла с ребенком к врачу и сказала: «Придется признать, что жизнь непредсказуема. Вику забрал к себе Бог. Но она оставила вместо себя вот эту девочку. И этим жизнь на земле будет продолжена. Как бы тяжело ни было, с этой истиной придется согласиться. Это значит, что со случившимся горем надо будет смириться. Во всем воля Божья. И здесь ничего изменить невозможно…» Затем попросила Лёню, чтобы он занялся похоронами жены, а сама пошла на кухню, чтобы приготовить детскую еду и накормить ребенка.
Чтобы не утомлять читателя одними скорбными моментами, опустим процедуру похорон Виктории Малышкиной. Отметим только, что, по просьбе родителей, Вику похоронили в ее родном пригородном селе. С этим требованием Лёня и его мама согласились. Похороны организовали по всем правилам религиозных требований и с соблюдением народных обычаев. Через полгода после похорон, по настоянию мужа и при финансовой поддержке родителей, на могиле поставили мраморный памятник. В него была вмонтирована фотография покойной, а на плите была выбита надпись: