Ты пообедал? Ноги не промочил? Не волнуйся, я покормлю твоих собак. Одевайся теплее, будь стабильнее, я волнуюсь за твоё здоровье. Кто-нибудь видит здесь эротическую подоплёку? Я точно не видел…
Всё случилось неожиданно, но нас сблизила моя болезнь.
Моё состояние неумолимо ухудшалось, окутывая галлюцинациями и бредовыми снами, и после поимки Абеля Гидеона, я попал в больницу с воспалением лёгких, где мой организм отчаянно боролся за ясность сознания. Когда меня укладывали в кровать и спросили, кому звонить в случае ухудшения здоровья, я выпалил имя Ганнибала быстрее, чем сам это ясно осознал. На тот момент у меня не было никого ближе чем он. После позорного поцелуя с Аланой и почти публичного бреда при Джеке, Ганнибал Лектер был тем, кто открыто и по настоящему волновался за меня, и мой воспалённый мозг назвал его номер телефона.
Тогда я ещё не знал, что у меня энцефалит. Меня сутки лечили от воспаления лёгких, не понимая, почему мне становится всё хуже и хуже, и мои несвязные бормотания принимали за побочный эффект от температуры и лекарств. Я путался во времени и событиях, но никому и в голову не пришло делать мне томограмму мозга, и в конце концов, они вызвали Ганнибала, чтобы обсудить моё ухудшающееся состояние.
Я смутно помню, как вернулся в сознание ночью в полумраке палаты, и в слабом освещении, которое пробивалось из приоткрытой двери в коридор, увидел Ганнибала, тихо беседующего с медсестрой. Услышав мой жалобный скулёж, они мгновенно заткнулись и доктор Лектер, одетый почему-то в белый халат накинутый на плечи, сразу же бросился ко мне и неожиданно взял за руку. Как выяснилось позднее, его упорно не хотели пускать в мою палату, куда разрешалось заходить только близким родственникам, и он не придумал ничего умнее, чем представиться им моим женихом, поэтому и кинулся ко мне с этой странной нежностью. Но я тогда этого не знал, плавая между сном и реальностью, и его тёплая и сухая ладонь, показалась мне чем-то настолько необходимым и стабильным, что я вцепился в неё, как утопающий в спасательный круг и уткнулся в неё носом.
Проваливаясь в темноту, я услышал, как Ганнибал придвинул стул прямо к моей кровати и устало опустился на него, но попыток выдернуть свою руку не предпринял, а наоборот, распрямил ладонь и подсунул её мне под голову, как будто стараясь забрать часть моей боли себе. С этой странной мыслью и с его тёплой ладошкой я и заснул. Потом мне было немного стыдно за себя, что я так отчаянно вцепился в постороннего мне человека, но тогда я был ему очень благодарен, что он позволил мне такое хулиганство.
Я проснулся ещё раз под утро, согретый этой отстранённой заботой, и долго его рассматривал, спящего в мягком кресле, но так и не убравшего руку. Куда делся стул и откуда взялось кресло я не знал, но видимо кто-то пожалел несчастного доктора, попавшего в капкан моей навязчивости и немного позаботился о нём. Я смотрел на его спутанные волосы, которые упали на лоб, делая его каким-то молодым и задорным, на его нижнюю губу, которая подрагивала от глубокого дыхания, лёгкую небритость, которую я увидел на его лице впервые, и моё сердце бешено запрыгало внутри меня, как будто я увидел сказочного принца, который внезапно ожил от прикосновения к моей щеке.
Но в эти мгновения очеловечился не только Ганнибал, но и я сам. До этого момента ко мне прикасались только женщины, и их мягкие и нежные маленькие ручки, довольно сильно отличались от ладони моей спящей няньки, которая скорее напоминала ковш, где я удобно примостился. Рука Ганнибала была большой и надёжной, казалось, что со мной ничего не случится, если она по прежнему будет рядом, и тогда мне впервые пришло в голову, что я очень хочу, чтобы она успокаивала меня в моменты моего отчаяния или волнения. Я представил себя взволнованным и печальным, одиноко мечущимся по своему старому дому, но вот появляются эти руки, сильные и спокойные, и они крепко сжимают меня, даря тепло и заботу, и я успокаиваюсь в этих ласковых объятиях, находя в них умиротворение.
Я аккуратно повернул голову и невесомо коснулся губами тёплой ладошки, которая спокойно и расслаблено лежала под моей щекой, и даже эти мечты смогли успокоить мой бедный энцефалитный мозг. Я снова провалился в беспокойный сон, где гонялся за чёрным оленем с целым рассадником Ганнибаловских ладошек на голове, пытаясь ухватиться за них и потереться об них носом.
Утром меня грубо разбудили и усадили на каталку, ничего не объясняя, а я жалобно крутил головой, с тоской понимая, что Ганнибала здесь нет. Меня быстро увезли в неизвестном направлении, печально скрюченного и подавленного, как брошенную собачонку, потом передали другим врачам, которые куда-то меня засовывали и ослепили ярким светом. Дальше я почти ничего не помню, кроме ярких вспышек, невнятных голосов и головной боли, но знаю, что отчаянно звал Ганнибала, чтобы он приложил ко мне руку и помог мне со всем этим справиться. Иногда мне казалось, что я слышу его успокаивающий голос и я начинал звать его громче, чтобы он точно знал, как он мне сейчас нужен.
Очнулся я поздно вечером, на вторые сутки бреда, и первое, что я увидел, это был мой милый Ганнибал, сидящий в паре метров от меня и что-то читающий на планшете. Я зашуганно вспоминал своё поведение, начиная гореть от стыда, но заметив моё пробуждение, доктор Лектер и не подумал язвить или смеяться надо мной, а усадив меня на подушки, поставил передо мной специальный столик и контейнер с куриным бульоном. Это было до неприличия мило, и я не удержался, и снова взял его за руку, пытаясь ему что-то сказать этим жестом, правда сам пока не знал что, и Ганнибал не стал отнимать у меня этот единственный оплот надёжности, и даже накрыл мою руку ещё и своей второй ладошкой, заключая её в тиски умиротворения, о котором я мечтал.
Мне показалось, что в эту минуту мы заключили какой-то договор. Какое-то соглашение, личное и интимное, о том, что если Ганнибалу будет плохо или страшно, то я тоже буду рядом. Я гремел ложкой, чувствуя себя связанным удивительными узами заботы, ощущая себя очень опустошенным от болезни, но точно готовым наполнить себя чем-то новым. Усталость и сонливость примагнитила меня к подушке через десять минут активности, но я успел немного насладиться странным куриным бульоном с пугающими красными ягодами. Засыпая, я снова прижался к рукам Ганнибала, вдыхая аромат чистоты и запах кожаного ремешка от его часов.
Весь следующий день я пробыл в палате один, то засыпая, то принимая лекарства, и когда ко мне заглянула Алана, я даже очень обрадовался, хотя моё сердце и ныло весь день в тоске по моему заботливому психиатру.
Она тоже весьма активно проявила заботу обо мне, доставая еду и постоянно что-то рассказывая. О том, как я всех напугал, о том, как доктор Лектер настоял на обследовании моего мозга, о том, что она присматривает за моими собаками, и что она теперь будет за мной следить. Как-то неожиданно она оказалась совсем близко ко мне, волновалась и извинялась за то, что отшила меня когда-то, считая неуравновешенным, не подозревая, что я болен энцефалитом, а не просто поехавший придурок, тоже брала меня за руки, своими тонкими пальчиками и пересела ко мне на кровать, укладывая свою голову мне на плечо. В моей голове всё смешалось, но мысль, что Ганнибал, в отличие от неё, никогда не прогонял меня, даже, когда я был в полной прострации, была такой очевидной, что я даже поборол в себе желание, грубо оттолкнуть её от себя.
Но я не успел… Как в дерьмовом фильме, где все заходят в нужный момент, в палату вкатился Ганнибал, с плотно замотанным противнем в руках, неся мне что-то повкуснее овощного супа от этой вертлявой сучки, которая со счастливой рожей по прежнему прижималась к моему плечу, и поражённо застыл на месте, как-то странно дёрнув верхней губой. Я встретился с его отрешённым взглядом, который окатил меня волной неясного страха, и как-то кисло и виновато улыбнулся, вяло пытаясь вырвать свою руку из клешней Аланы и спихнуть её со своей кровати, но наша магия доверия и заботы, вдруг разрушилась, возвращая всё на свои места. Ганнибал был тепло вежлив, разворачивая горячую сырную пиццу, которую сделал сам и принёс для меня, и мы все перебрались к маленькому столику, где дружно пообедали. Я молчал, как клятвопреступник, доктор был самый обычный, а Алана идиотски улыбалась, и постоянно ко мне прикасалась. Когда мы доели пиццу и Ганнибал начал собираться домой, мне захотелось забить Алану до смерти грязным противнем и вытолкнуть в окно.