Малыш ему улыбнулся, всем своим беззубым ртом, и каменное сердце каннибальчика дрогнуло и посыпалось мраморной крошкой.
Ганнибал всегда знал, что преподавание и воспитание — это его конёк. Он много лет был профессиональным убийцей, маньяком и извергом, и как только ему попадались склонные к этому люди — и даже Уилл когда-то был в этом списке — он с присущим ему рвением брался за своё любимое занятие. Научить, воспитать и создать таких же как он сам.
Убийца, воспитывающий убийц.
Ну разве это не прекрасно? Подтолкнуть в правильном направлении, тихонечко влить в чужой, девственно чистый мозг свои идеи, слепить что-то новое, прекрасно ужасное и восхищаться издалека результатом своих трудов.
Ганнибал снова и снова рассматривал пухлого малыша, наверное, впервые в жизни понимая, что такое отцовство. Не нужно ничего перекраивать и исправлять, не нужно уничтожать мораль и стирать чужие мысли из чьей-то головы. Вот она. Совсем свежая и чистая, беспомощная и полностью зависимая от тебя новая жизнь. Ты можешь скроить из своего ребёнка кого хочешь. Сделать его идеальным, сделать своим единомышленником и помощником, можешь сделать его лучшим, даже лучше, чем ты сам!
На секунду в его горле пересохло от ощущения полной власти и могущества, которым обладает человек, родивший себе такого кроху. А власть всегда была его слабостью. Он её любил. Его дорогие костюмы, крутая машина, богатый дом и даже его профессия — это всё признаки власти, которыми он наслаждался. И это если не вспоминать его любимое хобби. Убивать, потрошить и преображать людей, больше похожих на свиней, во что-то прекрасное — разве это не почти божественная власть?
Он так и замер на месте с ребёнком в руках, как кощей бессмертный со своей иголкой, и ему прям таки не хватало торжественной и зловещей музыки на заднем плане. Правы были китайцы, этот безумно мудрый народ, считающий человека бессмертным, если у него есть потомство. Этого малыша никто не лепил и не создавал. Он сделан своими родителями и состоит только из них, и, когда они состарятся и умрут, их маленькая частичка продолжит существовать в этом сумасшедшем мире, делая их реально бессмертными, и так дальше, к внукам и правнукам, превращая этот процесс в бесконечность. Можно потратить свою жизнь на что угодно. Писать хорошие книги, рисовать картины, устраивать восстания, создавать музыкальные шедевры, лепить скульптуры – в большинстве случаев лишь искусство пробивается сквозь века, но всё равно это сотрётся в пыль и прах, как любой, даже очень хороший фильм, который очень быстро затмит новый, более эффектный и потрясающий. И можно даже лучше всех потрошить и развешивать трупы, но, как бы ты не старался, всегда появится новый психопат, истребляющий целые семьи, и весь твой труд уничтожит эта странная субстанция под названием Время. Но родить себе ребёнка — вот настоящий след в истории человечества.
Страх покинул Ганнибала, когда он снова взглянул на счастливую мордашку карапузика, яростно грызущего собственный кулачок, и быстро чмокнув его в лобик, он посадил его на дно ванны и ухватился одной рукой за воротник его рубашечки. Он хирург и потрошитель. С каких это пор его могут напугать какашки? Второй рукой он вытащил памперс, просто перебросив его в раковину, быстро умылся и начал стягивать с крохи уже полностью сырую одежду. Все мы когда-то видели многое. Фильмы, рекламы, книги, жизненные ситуации, и что и как делать пришло ему в голову само собой, он лишь пожалел, что так и не снял жилет и не закатал рукава, которые сейчас были частично залиты водой.
Малыша он забросил на руку лицом вниз, тщательно промыл его попку и ножки под струёй воды, достал из шкафчика пушистое полотенце, в которое завернул этого сырого котёнка, и вышел из ванной, возвращаясь обратно в гостиную. Ганнибал уложил этот свёрток на стол, развернул полотенце и начал аккуратно вытирать довольную пиявку, которая вновь напоминала ему ангелочка, а не бушующего дьявола. Он осмотрелся в поисках своего подленького и трусливого муженька, но тот, видимо, скрылся на кухне, опасаясь за собственную жизнь.
— Ну что, так лучше, малыш? — нежно спросил кроху Лектер, вытирая ему каждый пальчик. — Всегда приятнее быть чистеньким. Понятно, почему ты так орал. Если бы я навалил в штаны и вынужден был в этом лежать, я бы тоже драл глотку, пока бы меня не поняли.
Карапуз ему что-то отвечал на детском, и Ганнибал без стеснения продолжал его рассматривать, откровенно любуясь этим крохотным созданием. Сам не понимая зачем, он ухватился за маленькую ножку и несколько раз поцеловал крошечную розовую пяточку.
— Так, сейчас мы тебя переоденем, — веско сказал Лектер, отходя к дивану и начиная рыться в сумке. — Тебе нужен подгузник и сухая одежда.
Краем уха он услышал шорох за спиной, какое-то кряхтение, как будто малыш делал там что-то тяжёлое и трудное, и быстро обернувшись, он на долю секунды оторопел. Как в замедленной съёмке, Лектер увидел как карапуз — уже почему-то лежащий на животе — резко оттолкнулся от поверхности стола вверх, как его крохотная ладошка соскользнула с края столешницы, и на его охреневших глазах малёк ещё раз быстро перевернулся, заваливаясь в сторону, и целеустремлённо полетел вниз головой.
У мгновенно вспотевшего Ганнибала сработали все его звериные инстинкты — от хищных, до внезапно проснувшихся отцовских, — и он как грациозный гепард в один прыжок подлетел к столу, успел схватить мелкого за ноги и резко дёрнуть его вверх. Тонкие волосики малыша коснулись пола, ручки нелепо разлетелись в разные стороны, – ещё пару секунд они оба пытались понять, что произошло – и вот, спасённый карапуз сообразил, что он жив и здоров, а значит, можно теперь ещё немного поорать.
Дикий крик оглушил испуганного Лектера, так и застывшего на месте. Дверь кухни как по волшебству распахнулась, и в комнате нарисовался Уилл, причём с таким недовольным видом, как будто это не он двадцать минут назад свинтил из ванной, бросив там Ганнибала одного с ребёнком и кучей дерьма в подгузнике. Чувствительный подлец вытаращил глаза, смотря на мужа, всё ещё держащего малыша вниз головой, несколько раз моргнул, как будто не веря своим глазам, и бросился вперёд, вырывая мальца из скрюченных пальцев Ганнибала.
— Совсем рехнулся? — зашипел Уилл, хватая ребёнка, успокаивая и держа его перед собой. — Детей не носят за ноги, Ганнибал, это тебе не… , чёрт, да никого не носят за ноги. Ты чего творишь?
— Я чего творю? — сузил глаза Лектер. — Он со стола чуть не свалился, я его еле поймал, а вот что ты выкинул – вот это вопрос на миллион долларов.
— А что я такого сделал? — невинно заморгал Уилл, немного краснея.
— Ты бросил меня одного с ребёнком, — тоном обиженной на весь свет разведёнки сказал Ганнибал, задирая подборок, — и ты нам за это ответишь!
— Вам? — нагло усмехнулся Уилл. — Кому это вам?
— Нам – это мне и малышу, — гордо сказал Лектер, нежно потрепав кроху за ушко. — Я ещё не придумал тебе наказание, некогда было, но мы точно тебя покараем за твоё предательство.
— Как страшно, — открыто рассмеялся профайлер, тряхнув в руках голого карапуза, — уже бегу заказывать билеты, чтобы покинуть страну. Вы такая грозная команда…
Ганнибал презрительно пожевал губами, смотря на совсем охамевшего мужа, который прекрасно знал, что никто ему ничего не сделает, и обескураженно развёл руками, демонстрируя сырую рубашку и испорченный жилет.
— Мог бы хотя бы извиниться. Смотри, из-за тебя я весь сырой и грязный.
— Ну, милый, прости, конечно, но я не виноват, что дети такие вонючие, — развязано сказал Уилл, закатывая глаза. — Меня просто реально чуть не вывернуло наизнанку от этого зрелища. Я не знал, что они по-взрослому это делают, а то я бы сразу Фиби пригнал.
— Неважно, — покачал головой Лектер, начиная снимать сырой жилет. — Я тоже не знал, но я же не сбежал. Так не делается, Уилли, и, я тебе обещаю, ты мне за это заплатишь.
— Да, да, конечно, я готов к твоему наказанию, — игриво улыбнулся Уилл, но в эту секунду он замолк и испуганно опустил глаза, услышав странный журчащий звук.