С уборкой в кабинете я покончил, но появление Кернера оторвало меня от расследования. Я позвонил Натаниэлю Паркеру узнать насчет адвокатов Джадда и Аккермана, потом связался с нашим банком и расспросил о банкире Хане, потом справился у Лона Коэна насчет специалиста по безопасности Романа Вилара и лоббиста Эрнеста Уркхарта. На Айгоу сведений было достаточно, если, конечно, не появилось чего-нибудь новенького. Ха! Вдобавок на нижних полках нашлось семь справочников, на считая телефонных книг по пяти боро Нью-Йорка, Уэстчестеру и Вашингтону. Справочник директоров был открыт на букве «Н»: я проверял, не упомянут ли кто-нибудь из шести гостей, присутствовавших на обеде, в списках сотрудников «НАТЕЛЕК», когда в кабинет вошел Вулф.
На его письменном столе скопилась почта за три дня, и он взялся ее изучать. Как обычно, сначала бегло проглядывал и половину отправлял в мусорную корзину. Я, разумеется, проводил предварительный отбор, выбрасывал большинство рекламных проспектов и прочую ерунду. Почти на все стóящие письма он отвечал собственноручно, в особенности на написанные от руки, поскольку, как он однажды мне объяснил, каждое такое письмо есть выражение вежливости. Остальные же ответы он попросту надиктовывал мне. Ему нравится диктовать. Когда я как-то сказал это вслух, он кивнул и заметил, что, доведись ему писать письма самому, корреспонденты рисковали остаться вообще без ответа. Я указал, что это было бы невежливо с его стороны, на что он разразился очередной речью из тех, от которых у меня волосы встают дыбом. Короче, мы ответили на два десятка писем, три или четыре из которых, по обыкновению, были от коллекционеров и охотников за орхидеями, и время от времени отвлекались на телефонные звонки – от Паркера, Лона Коэна и Фреда Даркина. В очередной раз повернувшись в кресле, я поразился: Вулф подошел к книжным полкам и взял «Илиаду» в переводе Фицджеральда[13]. В почте обнаружилась новая книга Герблока[14] «Специальный репортаж» с дарственной надписью и доброй тысячей карикатур на Никсона, но, по всей видимости, Вулф утратил интерес к этой книге и рисункам, ведь он и так расследовал дело, связанное с Никсоном. В общем, он вернулся за свой стол и стал читать про фальшивого коня вместо фальшивого государственного деятеля.
От ланча Вулф не отказался. Сначала мозговые кнели, а потом зобная железа теленка, сваренная в белом вине, обваленная в панировочных сухарях и взбитых яйцах, затем обжаренная и политая миндально-масляным соусом. Мне доводилось пробовать это блюдо в «Рустермане», где оно значится в меню как ris de veau amandine[15], но у Фрица получается намного вкуснее. Хотя, конечно, до Вулфа с его вкусовыми сосочками мне расти и расти, это я твердо знаю – он сам мне говорил.
После ланча мне показалось, что мы вернулись к привычному распорядку жизни. Теодор принес подборку сведений о произрастании и цветении орхидей, а я внес эти сведения на карточки. Привычная повседневность, неделя за неделей; два процента растений – именно столько Вулф продает – приносят доход, а прочие идут по расходным статьям, заодно с третью моего рабочего времени. Вулф выслушал доклад о моих утренних расследованиях, которые не дали никакого результата, и углубился в сравнение перевода Фицджеральда с тремя другими переводами, которые тоже имелись у нас на полках. Ему пришлось потрудиться, так как эти книги стояли на верхней полке и он был вынужден взобраться на стул. В четыре часа он отправился в оранжерею. Со стороны могло показаться, будто у нас нет ни малейших забот. От членов семьи известий не поступало, а Вулф не удостоил «Специальный репортаж» Герблока даже мимолетного взгляда. Правда, мои ноги и легкие усиленно просились на улицу, а руки устали стучать по клавишам, но у Сола, Фреда и Орри не было при себе переносных раций, поэтому я вынужден был сидеть на месте.
В шесть часов лифт жалобно заскрипел и пополз вниз, но жалоба механизмов продлилась всего четыре секунды. Вулф остановил кабину выше, чтобы заглянуть в Южную комнату, где не был с ночи вторника. Минуло почти десять минут, прежде чем скрип раздался снова, то есть он хорошенько осмотрелся в развалинах. Когда Вулф вернулся в кабинет и сел за стол, то заявил, что моя догадка насчет полутора тысяч долларов за ремонт представляется необоснованной, если учесть, как выросли цены буквально на все, от сахара до штукатурки. Я в ответ восхитился его умением складывать слова – мол, вы ухитрились соблюсти аллитерацию через «р» в простом сравнении. Он притворно отмахнулся от похвалы и занялся письмами. У него, кстати, есть привычка перечитывать свои тексты не для того, чтобы найти ошибки – их по определению быть не может, – а чтобы дать понять, что, случись мне допустить помарку, та непременно будет замечена.
14