— Я не азартна, — поднялась Татьяна, — спасибо вам за компанию, но я хочу отдохнуть.
Константин тут же вскочил, чтобы проводить ее до дверей и пожелать спокойной ночи. Татьяна устало порадовалась, что не пришлось врать о невкусном кофе. Впрочем, его чашка тоже осталась нетронутой.
«Пересластил», — решила она.
Завтрак Татьяну не интересовал, гораздо больше ей хотелось взглянуть на тот самый внутренний дворик. Какая дикая идея назвать кафе — «Гробницей», пусть даже итальянского Шекспира! Она потянула на себя дверь, на которой по-прежнему болтался замок.
Где она это видела этот мраморный мавзолей?.. Видела печального ангела, проливающего слезы над саркофагом, опорой которому служили неровные стопки фолиантов… Видела-видела, причем не так давно…
— Доброе утро, сударыня! Хорошо ли вы отдохнули? Как вам гробница? Впечатляет, не правда ли?
— Прекрасная копия.
— Вы меня обижаете!
— Хотите сказать, что это оригинал?! Да ну! И давно он тут у вас стоит?
— Четыре с лишним года, а что?
— А то, что приберегите эту сказку для кого-нибудь другого! Полгода назад во Флоренции я целый час стояла у настоящей гробницы, потому что экскурсоводу приспичило почтить прах поэта декламацией его стихов.
Но Константин не смутился.
— Что же, по-вашему, они должны рассказывать туристам? Что у них с кладбища пропал шедевр эпохи Ренессанса?
Татьяна машинально кивнула. Да, конечно, а как же еще?
— О, святая простота! Сперва власти города оправдывались реставрацией, а потом изготовили копию, и — вуаля! — экскурсоводы могут по-прежнему декламировать стихи Тоцци у его могилы.
— Но как же она оказалась в вашем внутреннем дворике?
— Сударыня, вам лучше не знать, чего мне это стоило. Ведь это не простая гробница, в ней обитает дух самого Тоцци!
— Опять дух? Который нематериальная сущность? — Татьяна заставила себя улыбнуться. — Вы не могли ограничиться русскими духами, вам еще и итальянского подавай! Ну и где он, этот ваш дух? То есть, простите, не ваш, а Тоцци.
— Как вам известно, дух веет, где хочет, — подмигнул Константин. — Должно быть, отлучился по делам.
— Какие же у него дела?
— О, самые скучные из всех дел — семейные! Он снится своим обнищавшим потомкам, чтобы поведать им про тайник с рукописями. Уже который раз к ним приходит, а они все никак не могут понять, что это не ночной кошмар, а руководство к действию.
— Потомки итальянского Шекспира действительно нищие?
— Я вас умоляю! Этот высокомерный рифмоплет считает беднотой всех, у кого нет своего дома и хотя бы трех человек прислуги. Но что-то вы меня совсем не слушаете. О чем вы так глубоко задумались?
— О том, что мне пора заняться своими семейными делами, а я слушаю ваши байки.
— И куда же вы собрались?
— В городской архив, на площадь Ленина, дом два, — буркнула она.
Господи, ей черт знает сколько лет, а она так и не научилась отвечать: «Не ваше дело»! И уже, видимо, не научится.
— Сударыня, вы мне не поверите, но такого здания на площади Ленина больше нет.
— Вы правы, я вам не верю. До свиданья.
Адрес городского архива — Ерик, площадь Ленина, 2 — несколько лет кочевал из одного списка дел в другой, а потом в третий и в четвертый. Все это время Татьяна думала: «Сейчас, только ремонт закончим… Вот в отпуск съездим и тогда… Мишка выпускные сдаст, и я сразу…»
«Лучше поздно, чем никогда», — подбадривала она себя, пока добиралась в другой конец города, с завистью посматривая вслед автобусам. Все переполнены, а жаль: будь они хотя бы полупустыми, можно было бы и рискнуть.
Площадь Ленина окружали облупившиеся особняки с табличками «Городская усадьба, архитектурный памятник XIX века, охраняется государством».
— Плохо охраняется. — Татьяна нахмурилась, увидев почерневший прямоугольник фундамента, перед которым стояли обугленные деревья. Она трижды проверила нумерацию всех домов на площади и убедилась, что Константин не солгал.
Ну почему, почему сгорел именно дом два?! Татьяна с тоской рассматривала то, что осталось от городского архива.
— Ох… Лучше никогда, чем поздно! — вырвалось у нее.
— На беду нашу смотришь, милая? — вздохнул рядом старушечий голос. — В революцию сохранили, от фашистов уберегли, а в мирное время в одночасье спалили!
— Спалили? — повернулась Татьяна к незнакомой старушке. — Нарочно, что ли?
— Нарочно или не нарочно, — та поджала губы, — а все едино дотла.
— Как это случилось? Когда?
— Ты, никак, приезжая? Здешние-то все знают, что на Масленицу погорело. Я — Зинаида Платоновна, а тебя как звать?
— Татьяна.
— Горе-то какое, Танюша! Я этим архивом полвека заведовала, а теперь — все, почетный пенсионер. Ты, милая, уже остановилась где? А то давай ко мне, я комнату сдаю…
— Вы?! Архивом?! Не может быть! Помогите мне, Зинаида Платоновна! Я должна найти сведения о родственниках! Тушиловы их фамилия, они в этом городе давно, они здесь еще до революции жили.
— Милая моя, да у нас какую фамилию ни возьми, все испокон веков. Комната у меня хорошая, светлая…
— Может, в церкви сохранились метрические книги? В родильных домах, на кладбищах, в больницах?!
— Комната, я говорю, светлая, — повысила голос старушка, — и окна на реку! А кабы ты год назад приехала, я бы тебе к вечеру все нашла: и как их звали, Тушиловых твоих, и родителей их, и родителей их родителей. В какой церкви кого крестили, в какой венчали, в какой отпевали…
— Мне очень надо! Понимаете, мой дед был пожарным и скончался, выполняя свой долг. И отец тоже погиб при тушении пожара. И теперь мой сын думает, что у него нет другого пути, что он тоже должен стать пожарным и умереть… Я должна найти, как звали братьев деда, узнать, кем они были, и прекратить это проклятую традицию!
Зинаида Платоновна сделала рот подковкой.
— Сейчас все архивы переводят в электронный формат, — соображала вслух Татьяна. — Ваш наверняка тоже! Он должен был остаться в оцифрованном виде!
—Ишь, чего захотела — в ошифрованном ! Архива-то ведь потому и не стало, что его шифровать собирались! Свезли все в одно место, машины специальные поставили…
— И что? Что случилось?
— Так пожар и случился. Гулянья масленичные на площади были, а как Масленицу подожгли, так огонь на архив и перекинулся. Ты комнату-то снимать будешь?
— Да не надо мне вашу комнату, я в гостинице живу.
— Это в какой же? Уж не в «Костях» ли, у Эрлендыча?
А ты знаешь, что все из-за него и сгорело? От «Костей» вызов был, обе-две машины пожарные тушить поехали и к архиву моему не успели! Про то даже в газете написали, что он сам поджег, чтобы страховку получить!
— Что поджег? Архив? Или гостиницу? — не поняла Татьяна.
— Да все и поджег, с него станется. У-у-у, злыдень! Чтоб ему ни дна, ни покрышки!
— Ах, все… Понятно… Ладно, мне пора.
— Ты про комнату-то подумай, — велела на прощанье старушка, — чего в гостинице жить, когда у меня можно.
Почетная пенсионерка утомила Татьяну так, что обратная дорога заняла полдня. Она несколько раз отдыхала, выбирая безлюдные места, и у «Костей» оказалась уже затемно. На улице перед окнами ресторана стояли люди — она узнала нескольких человек, которых видела в гостинице, — стояли и подглядывали в широкие щели между гардинами. Изнутри доносилась музыка. «Там груды золота лежат, и мне они принадлежат!» — проголосил невидимый певец, и Татьяна узнала арию Германа из «Пиковой дамы». Две женщины настырно протискивались в первые ряды зрителей. «Это не наш метод», — напомнила себе Татьяна.