В гостинице, на площадке у лестницы, не было ни души. Никто, кроме нее, не догадался подглядывать в ресторан через закрытые двери, хотя небрежная драпировка стекол с обратной стороны оставляла достаточно места для любопытных глаз. А посмотреть было на что: вокруг сдвинутых в центре зала столиков с картами в руках стояли и сидели весьма примечательные личности — знакомые и не очень. Человек, похожий на Пушкина, смеялся и вскрикивал, вскакивал и присаживался. Достоевский неубедительно рвал на себе жидкую бороду. Маяковский то изучал свои карты, то с презрительным видом обводил зал глазами.
— «Что наша жизнь? Игра!» — пропел знакомый баритон у нее над ухом.
— Прекратите ко мне подкрадываться! — рассердилась Татьяна. — Что за дешевый маскарад у вас происходит?
— Почему дешевый? — обиделся Константин.
— Потому что Пушкин у вас в женском жакете. Могли бы и на сюртук раскошелиться, для Достоевского вы же фрака не пожалели.
— С реквизитом у нас беда! Пушкину все сюртуки широки, а на Крылове ничего не застегивается.
— Крылов? Тот толстяк в халате, да? А сухопарый старик — это кто?
— Державин Гаврила Романыч. «И, в гроб сходя, благословил», помните?
— А рядом с ним? С козлиной бородкой?
— Сударыня, неужто вы Некрасова не узнали?! Ему, между прочим, игра больше дохода приносила, чем сочинительство.
— Почему у вас Маяковский сидит, как приклеенный?
— С Маяковским у нас неувязочка, он только с лица похож, а если встанет, то ниже Пушкина будет.
— Суровая проза жизни… И часто вы так туристов развлекаете?
— Развлекаю не я, — поправил Константин. — Развлекают артисты, а я — развлекаюсь. Каждую неделю, не реже, а то гости нашего города скучать начинают.
— Ах, вот оно что. Ну, спасибо за спектакль. Спокойной ночи.
Утро она снова решила провести в садике.
«Раз уж приходится выбирать между сомнительной гробницей и фальшивыми духами, — сказала она себе, — выберу свежий воздух!»
Воздух оказался не таким уж и свежим: судя по струйке дыма, недавно возле гробницы кто-то бросил непогашенный окурок.
«Сейчас навоняет, как в курилке», — поморщилась Татьяна. Она взяла забытую официантом картонку меню и замахала, как веером. Но дым не рассеялся, а наоборот — сгустился и принял форму человеческого тела. К Татьяне склонилось тонкое горбоносое лицо, и она невольно взвизгнула.
— Доброе утро, сударыня!
От неожиданного приветствия Татьяна, не успевшая взять себя в руки, снова завизжала.
— Не хотел вас пугать, — развел руками Константин, — вижу, что наш дорогой дух уже это сделал. Позволите вас представить?
— Это действительно дух Тоцци? — слабым голосом спросила Татьяна.
Убедительность парящей в воздухе белесой фигуры слегка подрывала ее недоверие к Константину.
Он что-то произнес в сторону духа, и тот, не отводя глаз от Татьяны, ответил длинной непонятной фразой.
— Что он сказал?
— Что приносит вам свои извинения.
— На каком языке? — Она вежливо кивнула духу. — На итальянском?
— На староитальянском.
— Так это же, наверное, одно и то же! — Старательно выговаривая каждое слово, она произнесла: — Италия ми пьяче мольте!
Во Флоренции эта фраза выручала ее всякий раз, когда русско-итальянский разговорник заводил ее
в лингвистический тупик.
— Боюсь, что он вас не понял, — покачал головой Константин.
— В самом деле, — сообразила Татьяна, — какая может быть Италия в четырнадцатом веке.
— Вы бы еще жителю Московского царства рассказали про Российскую Федерацию!
Константин хохотал так заразительно, что Татьяна тоже рассмеялась. Дух Тоцци принял их веселье на свой счет и с возмущенным возгласом рассеялся.
— Я не хотела вас обидеть! — крикнула вдогонку Татьяна.
— Пообижается и вернется, — успокоил ее Константин, — деваться-то ему некуда.
— А как же новая гробница? Или он не хочет возвращаться во Флоренцию?
— Очень хочет, но не может. Он даже объяснял мне почему, но я недостаточно хорошо знаю тосканское наречие, чтобы понять, то ли он привязан именно к этой гробнице, то ли просто к ней привязался.
— Тосканское наречие? Вы что, там жили? Да?! Как же я вам завидую! По работе?
— Скорее, ради забавы.
— Мне бы так позабавиться, — вздохнула Татьяна. — Но скажите, зачем же вы перевезли сюда его гробницу?
— Просто так, для смеха. Подумайте только, прах Тоцци теперь покоится в местах, о которых он разве что у Плиния Старшего читал!
— Ну и шуточки у вас!
— Какие есть. А теперь вы мне скажите, что именно вы хотели найти в архиве?
Татьяна помолчала. Рассказать или нет? Зинаида Платоновна казалась заслуживающей доверия, а толку-то… А этот? Врун, болтун и хохотун! Хотя про Тоцци не обманул, и про архив тоже… Допустим, расскажет она ему про своих предков. В лучшем случае он посоветует, к кому обратиться, в худшем — ничем не поможет. А что будет, если она скажет, что это его не касается? Ни-че-го. Так что глупо упускать возможность, какой бы призрачной она ни была.
— Дело в том, — начала она, — что все мужчины в нашей семье были пожарными. Дед служил пожарным, в сорок первом ушел на фронт и дошел до Берлина. Сколько раз мог погибнуть, но все пережил. Его не стало через год после войны, когда он тушил дом, вспыхнувший от самодельной керосинки. Бабушка болела, и мой отец с сестрой росли при пожарной части как дети полка. Мальчишки в то время искали в лесу оставшиеся с войны патроны, гранаты, снаряды и взрывали их. Кого-то убило насмерть, кто-то потерял руки-ноги, а отец ни разу не пострадал. Вырос, пошел по стопам деда и погиб в горящей типографии, когда мне было пятнадцать. Сын его сестры — мой двоюродный брат — тоже был пожарным. Он пропал без вести, когда горели торфяники…
Продолжать было трудно, и Константин ей помог.
— У вас тоже есть сын?
Она кивнула.
— И он тоже собирается стать пожарным?
— Кем Мишка еще может стать, — взорвалась Татьяна, — если и моя бабка, и его бабка — моя мать, ему все уши прожужжали, что это единственная судьба, достойная настоящего мужчины! А по-моему, это не судьба, а проклятье какое-то!
— Проклятье? — приподнял он бровь.
— Как бы это ни называлось, я хочу знать, откуда, с какого времени это пошло! Понимаете, бабушка всю жизнь боготворила деда, его благородную профессию и самопожертвование. И отца с сестрой вырастила в таком же почтении. Разбирая документы после ее смерти, я обнаружила, что они с дедом в молодости жили в Ерике. Почему они уехали? Почему она никогда не рассказывала ни про своих родителей, ни про родителей деда? Один раз обмолвилась, что и дедовы братья, и их отец, ее свекор, все были пожарными — и больше ни слова.
— Вы надеетесь раскрыть эту семейную тайну?
— Надеялась… Но архив сгорел, причем с вашей помощью, как уверяет бывшая заведующая. Вы действительно получили страховку за пожар? Она сказала, что про это даже в газете написали.