– Мам, да ты его штрафуй лучше! За каждое матное слово! Они богатые, вот пусть и делятся капиталами.
Требовать с мальчика (или с его отца) денег Алла не стала. Но дочкину идею использовала. Ввела в саду систему «монеток» – специально пришлось заказывать ярко-желтые блестящие жетончики. За успехи в учебе – извольте получить, за хулиганство – отдать. Меняться на игрушки или любые другие предметы запрещено категорически.
«Денежки» в саду прижились. Дети вовсю за ними охотились, и главным охотником оказался сын братка Ростислава. Хотя что ему, казалось бы, ничего не стоящие кругляшки, если папа уже карманные деньги выдает по пятьсот рублей в день? Но он стоял за монетки насмерть. Выслуживался на занятиях, постоянно приставал к воспитателям: «Что еще сделать, чтобы монетку получить?» А главное, материться в саду перестал – потому что каждое грубое словечко «золотого» кругляшка ему стоило. Зато, едва отец его за калитку выводил, отрывался по полной программе. Виктория Арнольдовна со смеху умирала:
– Такие конструкции наворачивает, я в жизни не слышала! Даже отец стал возмущаться, вчера, слышу, говорит: «Чему тебя только в этом садике учат?»
…Что ж, пришлось и Насте премию выдавать за хорошую идею.
С детьми, даже с такими малышами – быстро поняла Аля – всегда можно договориться.
И заинтересовать их учебой.
Алла чрезвычайно гордилась тем фактом, что малышня – крохи совсем, самому младшему два с половиной – едва приходили в садик, начинали спрашивать: «Когда занятия?»
А через полгода работы ей – директору сада! – и «высший пилотаж» стал удаваться. Наводить порядок в «плохие дни» – когда воспитанники вдруг все разом выходили из повиновения и даже опытные воспитательницы с ними не справлялись. Но Кузовлева входила в раздевалку или в класс, где визжали, ссорились, канючили, толкались детишки. Строго взглядывала, раздавала пару-тройку команд – и немедленно утихал гвалт.
Браток Ростислав однажды увидел, как она управляется с подопечными, уважительно пробасил:
– Из вас, Алла Сергеевна, отличный бы смотрящий получился. И доходы сразу совсем другие. Не хотите?
– Спасибо, я уж лучше в детском садике, – рассмеялась в ответ она.
…С доходами, впрочем, пока было неважно, хотя некоторые родители и утверждали, что «за такие деньги наши дети должны на золотых унитазах сидеть». Что ж, Аля продемонстрировала злопыхателям список расходов: налоги, зарплата, коммунальные платежи. Фермерские продукты для детишек. Банковский кредит надо погашать.
А еще она старалась каждый месяц вернуть хотя бы немного Николаю Алексеевичу. Тот, правда, каждый раз сердился. Уверял, что ему не срочно и вообще не нужно. «Аллочка, вы же только раскручиваете бизнес! У вас прибыль пока мизерная, я знаю! Пожалуйста, забудьте вы про эти деньги! Хотя бы на год!»
Однако Алла стояла на своем.
Она не стала рассказывать Николаю Алексеевичу про звонок его жены, передавать злые слова, что та ей наговорила. Однако романтический флер вокруг элегантного, пожилого стоматолога изрядно померк.
Впрочем, тот все равно оставался единственным мужчиной в ее ближайшем окружении. И очень скоро Але пришлось обратиться к нему за помощью.
…Виктория Арнольдовна находилась в отличных отношениях со всем Калядином. Но было исключение. Единственное. Сосед по имени Борис Борисович.
Началась война, как водится, из-за ерунды. Давным-давно сосед взялся возводить на своем участке баню – гораздо ближе к границе участка, чем положено по нормам. Виктория Арнольдовна увидела нарушение сразу, когда еще фундамент только разметили. Пришла, по-хорошему попросила отодвинуть: «Если вдруг пожар, на мой дом огонь перекинется сразу!»
Но Борис Борисович переносить строение отказался.
«Надо было мне на него сразу жалобу написать», – вздыхала теперь старуха.
Но тогда – пятнадцать лет назад – она просто махнула рукой: «Пусть строит, где хочет».
Сосед вошел во вкус. Однажды, когда Виктория Арнольдовна уезжала к Кириллу в Москву, вломился на ее участок. И спилил ветки у роскошного дуба. Они якобы ему грядки затеняли.
Пожилая женщина опять промолчала. Взорвалась, лишь когда сосед возвел опять впритык к ее забору, к тому же точно под окнами спальни – огромную конуру. И поместил туда двух собак – чрезвычайно брехливых.
Тут уж Виктория Арнольдовна написала, наконец, на него жалобу. Конуру его убрать заставили, но война с тех пор заполыхала в полную силу.
– Кириллу, бедняге, приходилось ровно в одиннадцать музыку выключать, – с усмешкой рассказывала старуха. – Потому что в три минуты двенадцатого Борька всегда милицию вызывал. Что ж. Будет ему теперь месть. Дети-то в садике шумят строго по закону, с девяти до восемнадцати!