Спустя полчаса все взрослые и дети, за исключением тех, кто участвовал в постановке рождественской сценки, разместились в гостиной одной большой семейной группой, разделяя друг с другом ожидание приближающегося праздника.
Наконец дверь открылась, и вошел мистер Чэмберс. Он встал в стороне, открыл большую библию в кожаном переплете, которую принес с собой, и в гостиной установилась тишина.
— «В те дни вышло от кесаря Августа повеление сделать перепись по всей земле», — зазвучал его сильный, отчетливый голос.
И пока он читал Евангелие от Луки о прибытии Марии и Иосифа в Вифлеем, два ребенка вошли в дверь: мальчик нес свернутый кусок дерюги, который он расстелил на пол под центральным окном, а девочка поставила на нее наспех выструганные ясли, наполненные соломой.
— «…И родила Сына Своего Первенца, и спеленала Его, и положила Его в ясли, потому что не было им места в гостинице».
Вошли еще три ребенка: один нес Иосифа, другой Марию, а третий — младенца Иисуса, завернутого в плотную ткань. Его бережно уложили на солому, а его родителей усадили по обе стороны от яслей.
Затем настала очередь пастухов, вырезанных из единого куска дерева.
— «…Вдруг предстал им Ангел Господень, и слава Господня осияла их; и убоялись страхом великим».
Вошли двое детей, один нес бумажного ангела, другой бумажную звезду, которые они прицепили на занавеску над хлевом.
— «…А Мария сохраняла все слова сии, слагая в сердце Своем». — Мистер Чэмберс закрыл библию, когда в комнату тихо вошел дядя Освальд.
Никто не аплодировал. И это, наверно, был самый лучший комплимент умению дяди Освальда, чьи фигурки были большими и грубо вырезанными, но заставили всех ощутить вечное чудо Рождества.
Повисла тишина. Элизабет, обнимающая Джереми, боролась с подступившими слезами, но все равно не могла сдержать одной слезинки, скатившейся по щеке.
— Спасибо, — сказала она, затем сглотнула и продолжила более твердо: — О, я так вам благодарна, дядя Освальд, дети и ми… и Эдвин. Это прекрасное завершение воистину замечательного дня.
Зазвучал хор голосов: взрослые хвалили исполнителей и резчика, дети наперебой громко объясняли любому, кто готов был слушать, как им сказали идти медленно, а они почти забыли об этом, и только в последний момент вспомнили, и затем не могли вспомнить, с левой или с правой стороны яслей должна стоять Мария и куда надо было поместить ангела, выше или ниже звезды. Кто-то захотел узнать, почему не было волхвов, и дядя Освальд объяснил, что они появились только в Евангелии от Матфея, и, кроме того, у него все равно не было времени вырезать их.
Тетя Мэри поднялась и села за фортепиано.
Ей не пришлось призывать всех к тишине. Потому что как только она заиграла первые аккорды гимна «Тише, тише, мой малыш»[1], все притихли, а потом запели. И все чувствовали чудо, тепло и исцеляющую силу любви, исходящую от ребенка, скрытого в пеленках, и от самого праздника Рождества. О, конечно, они все чувствовали это, думала Элизабет. Она не могла быть единственной, кто это ощущал.
Когда тетя Мэри начала играть следующий рождественский гимн, Элизабет осознала, что мистер Чэмберс стоит возле ее стула. Его рука лежала у нее на плече, когда он пел с остальными, и затем, когда Джереми забеспокоился, он наклонился и взял у нее ребенка, как будто это была самая естественная вещь в мире.
Элизабет проглотила комок в горле. Как она сможет вернуться к старой жизни, когда закончится Рождество и все, кроме ее родителей, разъедутся? Но она не хотела об этом думать. Не сегодня вечером.
Они пели в течение получаса, затем принесли чай.
— Мне сказали, что утром в девять часов в деревенской церкви будет служба, — сказал Эдвин, когда дети, зевающие и протестующие, были отосланы наверх в кровати.
Все посмотрели на него так, как будто у него выросла вторая голова. Они определенно не были семейством, которое посещает церковь. Но у нескольких человек нашлось, что сказать.
— Слишком рано, — произнес Майкл.
— Экипажи не смогут добраться по всему этому снегу.
— Мы могли бы пойти пешком, глупая. Здесь меньше двух миль.
— Пойти в церковь? На Рождество?
— Перегрин, не смей называть свою сестру глупой.
— Именно это я и имел в виду, моя дорогая.
— Я пойду, — сказала Элизабет, улыбаясь мистеру Чэмберсу и вспоминая, как приятно было несколько минут назад назвать его по имени.
Хор комментариев продолжался.
— В конце концов, это соответствовало бы всему, что мы сегодня делали.
— И мы могли бы вновь поиграть в снежки на обратном пути домой.
1
«Ковентрийский гимн», названный в честь английского города Ковентри, где в XVI веке стригали и портные в стихотворной форме изложили евангельский сюжет об избиении царем Иудеи Иродом Великим всех младенцев в Вифлееме и его окрестностях. —