Выбрать главу

Я согласно кивнул.

– Мне тоже телеграмму прислали. Правда никто не признаётся – кто.

Я бросил на стол сложенный вчетверо лист. Вера вытерла рот и руки вафельным полотенцем и за уголок двумя пальцами взяла бланк.

– Наверное, из редакции, – сказала она. – А зачем они адрес отстучали?

Мы переглянулись. Сообразительная девушка.

– Ты знаешь кого-нибудь из близких друзей отца? – спросил я.

Вера пожала плечами.

– Многие называли себя его друзьями. Но про близких друзей я не слышала. Бывал тут его приятель. Пашин, что ли? Они оба в верховном совете работали. Я его дядя Саша звала. Да нет, он назвал бы себя. О тебе, кроме матери и деда, никто не знал. Я сама совершенно случайно поняла, что ты есть, когда ты в университет поступал. Кто-то от вас позвонил и сказал, что с экзаменами всё в порядке, ты поступишь. Владимира не оказалось дома, и ему просили передать. Я тогда замуж выходила, собиралась переезжать, и мне их дела до фонаря были. Он что, твою мать бросил?

– Нет. Она умерла. А как найти этого Пашина?

Вера снова пожала плечами.

– У меня где-то его телефон записан. Я потом поищу. А зачем он тебе?

– Не знаю. Поблагодарить.

– Ой! Я тебя умоляю! Ему твоя благодарность, как телеге лишнее колесо!

Я доел яичницу, неторопливо размышляя. Оказывается, отец всё же интересовался мной, раз ему звонили и рассказывали обо мне. Интересно, знала ли Вера, что наши родители встречались в юности. Я рассказал о фотографиях в папке.

– Мать что-то говорила! – ответила Вера. – Когда они поженились, мне было года три. Мать разошлась с отцом. Потом появился Владимир. Дед купил квартиру. Или наоборот: сначала дед купил, затем объявился твой отец. Мать говорила, что он до этого год чуть ли не каждую неделю летал к ней.

– Когда это было?

– Откуда же я помню! Я чуть старше тебя была.

– А дальше?

– В детстве я у деда пропадала. Когда тут оставалась, мы с Владимиром только за завтраком или за ужином виделись. Я в их жизнь не лезла. Вроде он мать любил. Если в командировку укатит, то по полтора часа вечером по телефону плакались о чём-то. Для других он, наверное, был человек неплохой. Но какой-то странный. Вежливый до нуди. Тихо говорит. Мне казалось, корчил из себя интеллигента. Хотел соответствовать семье. Однажды я про мать что-то брякнула. Он на меня глянул, словно по голове огрел. После этого мы с ним только да нет и привет. Он меня презирал. Особенно после её болезни. В жизни мы все ошибаемся. Я думала, с мамой ничего страшного. Рядом Владимир.

Вера замолчала, видно, решив, что и так много рассказала постороннему.

– Ты говоришь, для других он был неплохой. А для своих? – спросил я.

Вера долго молчала. Потом сухо ответила:

– Он предал моего деда, которому обязан всем. Мать этого ему не простила.

Я исподлобья взглянул на Веру.

– Всего я не знаю. Мне это было неинтересно. Студентом твой отец вроде какие-то политические плакаты про Чехословакию писал. Потом что-то в защиту Сахарова или Солженицына. Тем от этого ни холодно, ни жарко было, а его выслали в Александров, кажется. Позже, когда всё улеглось, мой дед сделал всё, чтобы спасти Владимира. Чтобы его карьера сложилась. – Она помолчала. – Потом щелкопёр в газетёнке твоего папаши всё переврал и выставил деда гебешной мразью. А твой отец подписал материал к печати.

Я поёрзал на стуле с ощущением, будто рассказывали обо мне.

Мы выкурили по сигарете и разошлись по комнатам, а за чаем договорились, что дела по наследству Вера уладит сама и вызовет меня, когда понадобятся мои подписи.

5

К вечеру погода разгулялась. В лужах отразилось закатное солнце и серо-малиновая гряда облаков над розовыми крышами. На металлический козырёк за окном с ветки тополя, обсыхавшего после дождя, усыпляюще шлёпались капли.

Я, не раздеваясь, развалился поверх покрывала на двуспальной кровати. Поставил на грудь пепельницу, обнаженную грудастую негритянку из серебра с блюдом между скрещенных ног, – в доме было много сувенирных безделиц из разных уголков мира, – и тренировался в нанизывании табачных колец одно на другое – убивал время до отъезда и лениво думал об отце.

Со слов Веры выходило, что он мотался в Москву к её матери еще при жизни – моей. Девушка, конечно, могла ошибиться на пару лет. Кроме того, и Вера, и мой отец, похоже, недолюбливали друг друга, как это иногда случается между падчерицей и отчимом, и поэтому в её словах много преувеличений и несправедливого. Опять же, я не знал, каким человеком был дед Веры. Вдруг газетная статья – это малая кара, которую он заслужил: в те годы многие ругали армию и чекистов.