Победа смерила меня взглядом, который прожег бы дырку в другом, но я, закаленная с детства, осталась невредима. После этого она отошла от меня молча. Совершенно точно, у нее прекрасные задатки.
Я в самом благодушном настроении после этой разминки поднялась на колокольню. Здесь всегда дует ветер и прохладно. Две парочки влюбленных, устроившиеся на разных концах смотровой площадки, встретили меня неприязненно — их уединение потревожили.
Впрочем, это все равно. Я облокотилась на перила и огляделась вокруг. Остров, со всеми лугами, лесами, заплатками огородов, аккуратненькими деревенскими коттеджами, полоской синего моря на западе, белыми заснеженными пиками гор на севере, и город под ногами с неровными квадратами кварталов, кривыми улочками, белыми бусинами особняков — все это лежало внизу как на ладони, казалось, только протяни руку и возьми. Я закрыла глаза, отгоняя невольные, но заманчивые и не образы, и не намеки, и не воспоминания, во всяком случае, не мои воспоминания. Наследственность, как говорит папочка, наследственность. И она вопила, приказывая выбраться на конус крыши, увидеть мир, лежащий в чаше горизонтов, и выпить его хотя бы глазами. Этому зову я не могла противиться. По ужасно шаткой лестнице я влезла на крышу колокольни, и едва не сорвалась вниз — обветшалая черепица выскользнула прямо из-под ног. Я проследила за ней. Долго, бесконечно долго падала она и, столкнувшись с землей, рассыпалась в пыль, точно созданная для жизни в небе. Жутко поучительно для тех, кто умеет видеть во всем уроки, так поучительно, что даже коленки стали ватными. Я спустилась обратно, хватаясь за ненадежные скобы, и перевела дух на площадке. Здесь, по крайней мере, твердый пол.
Пора было на примерку. Мадам Фифа занимала дом недалеко от площади Страстей, и у меня должно хватить времени, чтобы вдоволь насидеться в ее тесной приемной, насладиться запахом плохо проветриваемого помещения и пыльных бархатных гардин. Я толкнула дверцу на лестницу, но она не поддалась. Я в недоумении остановилась.
— Кто запер дверь?!
Стрелки часов в два раза ускорили свой ход.
— Никто, — был ответ. — Она открыта.
— Неужели?! Попробуй!
Молодой, незнакомый мне человек попробовал. Дверь даже не шелохнулась. Удивленный, он обернулся к своей подружке, на лице которой отпечаталась растерянность. Вторая парочка присоединилась к нам. И тот молодой человек попробовал свои силы.
— Она заперта с той стороны, — сказал он.
— Всем понятно, что не с этой, — ответила я. — Но кто нас запер здесь и зачем? Кто-нибудь поднимался на площадку, пока я была на крыше?
Они покачали головами. Получается, либо сторож впал в маразм окончательно, либо дверь заперли с намерением кого-то задержать тут. Внутренний голос шепнул, что враг хочет испортить жизнь именно мне, и даже назвал имя этого врага — Победа.
Мы оказались в нелепейшем положении. Естественно, каждый попробовал отпереть упрямую дверь с помощью волшебства, но запор удерживало неведомое заклятье.
А самое неприятное то, что облик переменить было нельзя. Неписанный закон запрещал перекидываться, если рядом имелся свидетель, даже угроза жизни являлась слабым оправданием. Это было хуже, чем неприлично почесаться в обществе, хуже, чем раздеться донага на площади в базарный день, хуже, чем придти в джинсах на бал. Это значило стать для всех стеклянным, невидимым. Это значило потерять свое место, быть изгнанным с Острова. Никто уже не помнил и не знал, откуда взялся этот суровый закон, но следовали ему ревностно. Один из молодых людей улыбнулся мне застенчивой, понимающей улыбкой. Кажется, он тоже анимаг. Хотя вскоре выяснилось, что и перемена облика мало помогла бы нам. Пока мы кричали и размахивали руками, к колокольне подлетела ворона с тем рассеянным видом, с каким возвращаются домой по знакомой дороге. Но в нескольких метрах от крыши, ее вдруг отшвырнуло назад, она бестолково замахала крыльями, изумленно каркнула и закувыркалась вниз. Мы проследили за ее падением до самой земли.
Отлично! После такого говорить о случайности не приходится. Западня имела все основания называться хорошо организованной.
Мы исчерпали свои знания в борьбе с запертой дверью, истощили силы и сползли на пол, а она, деревянная, стояла все также несокрушимо. В половине шестого вечера, когда мы не только проголодались, но и потеряли всякую надежду на спасение, дверь вдруг, скрипнув, отворилась. Мы вскочили. Выражение безумства и счастья было написано на лицах. Влюбленная парочка остолбенела на пороге.