— Держите ее, — крикнули мы хором, — не давайте ей закрыться!
Молодые люди попятились назад от сумасшедших, но тот, застенчивый, прыгнул и удержал дверь.
Я успела как раз к ужину, но лучше бы мне совсем не возвращаться домой.
— Ты не пришла на примерку, — от тона папочки вода замерзла в графине. И я поняла: оправданий нет!
Мамочка качала под столом ногой, эта невоспитанность демонстрировала степень ее раздражения.
— Ты будешь наказана! — заявил папочка. — Я лишаю тебя карманных денег на все лето, и ты останешься дома, когда мы поедем на озера.
— Папа, — тут же спросил Бесик, — ты поделишь ее карманные деньги между мной и Чортом?
— Нет, они пойдут на покрытие расходов.
— Каких это? — терять мне уже нечего, самое худшее произошло.
— Твое бальное платье. Ты не пришла, и мадам Фифа запросила тройную цену.
Мое сердце радостно дрогнуло, когда я услышала, что иду на бал. Видимо, дрогнул и какой-то мускул на лице.
— Да, ты пойдешь на бал, но только в силу того, что это является твоей обязанностью, а вовсе не привилегией. И я прослежу, чтобы ты выполнила ее подобающим образом.
— Вот как, — сказала я кисло. Бал представился в ином свете. Папочка мог превратить любой обед или даже непринужденный, дружеский пикник в тягостную повинность, где у всех постные лица и тоскливые голоса для скучных разговоров.
— Более того, — продолжил он, и на стеклах сплелись морозные узоры, что случалось в нашем умеренном климате не каждую зиму. — Более того, я запрещаю тебе выходить из дома до конца лета, кроме как для выполнения того, к чему обязывает тебя положение члена семьи.
— Что?!
Это было жестоко, очень жестоко. Даже мамочка перестала качать ногой под столом и взглянула на меня с едва приметным сочувствием. Откуда-то из глубин памяти вынырнула парочка подходящих к случаю простых рецептов — и все кончится быстро, гарантированно, а главное никто не поймет, что именно приключилось с папочкой. Но вместо этого, сжав зубы, я поднялась к себе и упала на кровать. Я не плакала, нет, хотя от обиды жгло глаза.
Спустя два часа запор на моих дверях открылся с легким щелчком, словно в насмешку над моими усилиями там, на колокольне, и в щель просунул голову Чорт.
— Мариша, — неуверенно спросил он, — можно я войду?
— Если хочешь, — буркнула я.
— Я не хочу, — ответил он. — И придет же такое в голову, чтобы я по собственной воле зашел к тебе и стал расспрашивать, где ты пропадала целый день?! Ерунда! Но мать настаивает, чтобы я задал тебе этот вопрос.
— А сама она так зла на меня, что не хочет и разговаривать?
— Еще хуже. Она повздорила из-за тебя с отцом. И велела передать, чтобы ты готовила себе сама, а то ее рука дрогнет над тарелкой твоего супа.
— Вот как...
В нашей семье и такие случаи бывали.
— Ну, где же ты пропадала целый день? — спросил он, присоединив самую обаятельную улыбку, чтобы не показалось, будто это допрос.
Разве откажешь ему в такой малости?!
Итак, домашний арест. Слуга провожал меня на репетиции и обратно. Я послушалась доброго совета, и готовила себе сама, чаще всего ночью, чтобы не столкнуться с мамочкой или папочкой. Вечером братья приходили ко мне в комнату. Чорт валялся на диване, читал газеты или рассказывал последние новости. С Бесиком мы играли в карты. За три дня я отыграла у него свои четыре монеты, точнее отыграла я в два раза больше, но у нас был уговор: он отдает мне половину проигранного, а то выйдет так, что к его совершеннолетию за карточные долги ко мне перейдет вся доля его наследства. Деймос, напуганный угрозами папочки, скромно передавал через Чорта приветы и цветы.
Тянулся третий день моего заточения, и вечером я осталась без компании. Чорт ушел на холостяцкую вечеринку, Бесику настало время ложиться спать. Я взяла книгу и села у окна. Есть у меня дурная привычка: когда становится скучно — берусь за книгу.
Солнце село, и душная, тяжелая тьма навалилась на город. Такие ночи разжигают запретные страсти, отворяют тайные двери, сводят с ума. Я и сама немного помешалась от долгого и бесполезного сидения в комнатах, навязчивых мыслей о ядах, изнурительных репетиций. И даже книгой не отвлеклась.
Внезапно за окном грянул мощный залп, и черное небо прочертили разноцветные струи фейерверка, ослепительно взорвались, так что я зажмурилась и, открыв глаза, увидела, как они сложились в змея, огненного и гигантского.