Поэтому он всегда делает вид, что спит, чтобы иметь возможность незаметно любоваться ею без риска для жизни. Украдкой приоткрыв один глаз, Ксавье с жадностью разглядывает трогательно-острые плечики, изящные тончайшие запястья и чуть растрепанные после сна волосы, спадающие иссиня-чёрным водопадом ниже поясницы.
Ему всегда до жути интересно, о чём Аддамс думает в такие моменты.
Вероятнее всего, она строит грандиозные планы на грядущий день — о том, как с утра поедет на место очередного громкого убийства, чтобы с маниакальным фанатизмом рассматривать кровавые лужи и ошмётки органов где-нибудь на паркете. И как потом отправится в своё обожаемое агентство, захватив по дороге тройную порцию эспрессо, и будет сидеть там дотемна, копаясь в занудных талмудах, именуемых материалами дела.
А возможно, она думает вовсе не об этом. В самых смелых мечтах Ксавье упорно воображает себе, что она размышляет об их почти семейной жизни. Например, о незаконченном ремонте в их доме на севере верхнего Ист-Сайда{?}[Один из самых престижных районов Нью-Йорка.], который Аддамс в момент покупки презрительно обозвала «обителью снобов».
Но всё-таки поставила резкую размашистую подпись в конце договора купли-продажи и даже бровью не повела, когда смс на телефоне оповестило о списании с их общего счета суммы в три десятка миллионов долларов. Впрочем, такие пустяки никогда не были способны вывести её из несокрушимого душевного равновесия.
Зато сам Ксавье в тот момент был на седьмом небе от счастья — ведь тогда у их временами штормящих отношений появился первый весомый якорь в виде совместной недвижимости.
Впрочем, вряд ли подобные житейские мелочи занимают хоть немного места в её странном мышлении. Вернее, в рациональном мышлении — именно так Уэнсдэй обычно называет плоды собственных умозаключений, шокирующие всех нормальных людей жестокостью и цинизмом.
Всех нормальных людей, кроме него.
Он давно привык.
Да она и выбора никогда не оставляла.
Но сегодня совершенно иной день.
Сегодня все будильники на телефоне Аддамс отключены.
Сегодня они ночуют не дома, а в поместье её родителей, мрачная атмосфера которого уже давным-давно не пугает Торпа.
И сегодня он просыпается первым и, осторожно приподнявшись на локте, долго разглядывает свою… невесту. Ксавье позволяет себе называть её так исключительно мысленно — подобное обращение вслух может оказаться весьма чревато. И пусть на её тонком пальчике уже несколько месяцев красуется помолвочное кольцо с редчайшим чёрными бриллиантом, Аддамс категорически пресекает большую часть разговоров, затрагивающих свадьбу.
Но сегодня все будет иначе.
Сегодня Уэнсдэй не сможет напустить на себя суровый вид и резко оборвать нежелательную тему.
Ведь сегодня тот самый особенный день, когда она ответит «Да», стоя у алтаря.
Наверное, ответит «Да». Когда имеешь дело с Уэнсдэй Аддамс, никогда нельзя быть до конца уверенным.
Именно эта аксиома стала причиной того, что ночь перед свадьбой они провели вместе, вопреки устоявшимся семейным традициям. Впрочем, это был один из немногих моментов, где они пришли к согласию сразу и безоговорочно.
Пусть и по разным причинам.
Уэнсдэй — из-за презрения к банальным пережиткам прошлого. А ещё потому, что о «важнейшей семейной традиции» сообщила её мать, на которую младшая Аддамс решительно не хотела походить даже в мелочах.
Ксавье — потому что просто-напросто боялся, что третья их попытка связать себя узами брака закончится также плачевно, как и две предыдущие. Правда, они ещё никогда не заходили так далеко — в прошлые разы все благополучно летело к чертям собачьим ещё на моменте предложения. Но Аддамс вполне могла передумать и сбежать даже в ночь перед свадьбой.
Он бы ничуть не удивился такому исходу.
Но она не сбежала.
Небо на востоке уже разгорается коралловыми лучами рассвета, а Уэнсдэй всё еще здесь — спит совершенно безмятежно посреди исполинской кровати, положив под голову изящную тонкую руку.
Ксавье не может не улыбаться, зачарованно разглядывая её и подмечая малейшие детали цепким взглядом художника. Изумительный контраст чёрного и белого. Надменный излом смоляных бровей, соблазнительный изгиб от природы вишнёвых губ, четко очерченные скулы цвета алебастра.
Во сне Аддамс выглядит совершенно иначе — отсутствие косметики и расслабленные черты лица делают её трогательно-юной.
Совсем девочкой.
Со времен Невермора её несгибаемый жесткий характер только укрепился, и когда Ксавье видит, как перед его невестой робеют видавшие виды копы, он невольно забывает, что ей всего-навсего двадцать четыре.
Вспоминает лишь иногда.
Например, когда в редкие минуты нежности она садится рядом на диван и, уткнувшись лбом в плечо, запускает маленькие ледяные ладошки ему под футболку, заставляя зябко поёжиться. Ксавье молча целует её в висок и заключает в объятия, щедро делясь своим теплом, которого им с лихвой хватает на двоих.
Но обычно Уэнсдэй не позволяет себе нежностей, считая их проявлением слабости — опять-таки, исходя из проклятого рационального мышления.
В этом плане с ней неимоверно тяжело.
Одно неверное движение, одно лишнее объятие, один неуместный, по её мнению, поцелуй — и в Аддамс мгновенно возрождается упрямая жестокая девочка — его соседка по парте на ботанике, регулярно разбивавшая его сердце с виртуозным садизмом.
Но если с ней тяжело, то без неё решительно невозможно, и оттого Ксавье готов мириться с любыми острыми гранями характера.
Уэнсдэй что-то несвязно бормочет сквозь сон и напряженно хмурит чётко очерченные брови. Он очень осторожно придвигается ближе, невесомо касаясь большим пальцем бледной щеки — и едва не зажмуривается от опьяняющего чувства счастья. Кристально-чистого, всепоглощающего, заставляющего сердце замирать, а через мгновение — заходиться в бешеном ритме.
— Я так тебя люблю, Уэнс… — благоговейно шепчет Ксавье, утыкаясь носом в разметавшиеся по подушке локоны цвета воронова крыла. Её гипнотический пряный парфюм окутывает дурманящим облаком, способным заменить даже кислород.
— Не называй меня Уэнс, черт бы тебя побрал.
Голос Аддамс звучит немного хрипло после сна, но в нём уже отчетливо угадываются привычные стальные интонации. Ксавье усмехается и, напрочь игнорируя все инстинкты самосохранения, притягивает её к себе. Уэнсдэй недовольно возится в кольце его рук, пытается освободиться, но явно без особого энтузиазма — иначе он бы давно валялся в нокауте.
— Ты меня задушишь… — ворчит Аддамс, но тут же оставляет лёгкий, почти целомудренный поцелуй на его щеке. Она до сих пор соткана из множества противоречий. — Лучше бы кофе принёс.
— Кофе на голодный желудок вреден, — уже в тысячный раз повторяет Ксавье.
Он уже не первый год пытается приучить её завтракать по-человечески, но все упорные старания разбиваются об ответное невероятное упрямство. Сила действия равна силе противодействия. Кажется, так их учили на физике в академии. Впрочем, Ксавье мало что помнит из школьной программы последних двух лет — ведь в это время он всегда был слишком занят разглядыванием странной новенькой.