Впрочем, она особо и не пыталась, будучи твёрдо убеждённой, что излишние попытки ограничить свободу Мэдди грозят сработать с точностью до наоборот.
— Продолжим. Я согласен, что это… не совсем правильно, — задумчиво кивает Джек, внимательно разглядывая пустую тарелку прямо перед собой. — Но я её никогда ни к чему не принуждал. Просто в её возрасте людям интересно попробовать всё. Неужели вы сами придерживались здорового образа жизни, когда были подростками? Держу пари, что нет.
Уэнсдэй презрительно кривит губы.
Но проклятый наглец отчасти прав, как бы ей не хотелось признавать это вслух.
Кажется, совсем недавно они с Ксавье напились отвратительно горького стаута и до умопомрачения целовались в темноте её комнаты в Офелия-Холл. И тогда у них обоих не было ни времени, ни желания подумать о неправильности подобного поведения.
А летом она и вовсе наврала родителям с три короба, чтобы сбежать к нему в Нью-Йорк и осквернить каждую горизонтальную поверхность в резиденции Винсента Торпа.
А потом совершенно незаметно пролетело целых тридцать лет — и они напрочь позабыли о том, что когда-то сами были так безрассудно молоды. Oh merda, похоже, она всё-таки превратилась в некое подобие своей чопорной матери и перестала понимать родную дочь.
— Можете мне не верить, но я действительно люблю вашу дочь и желаю для неё самого лучшего, — очень серьёзным тоном продолжает Оттингер, с нежностью глядя на заметно покрасневшую Мадлен. И что-то в его пристальном взгляде смутно напоминает Торпа на заре их отношений. — Но это просто слова, а трепать языком может любой кретин. Я докажу всё на деле, вот увидите.
— Ох уж эта юношеская самонадеянность… — совершенно пьяным голосом бормочет Юджин, уныло заглядывая в свой опустевший бокал, но никто не обращает внимания на его реплику.
— Только не запрещайте ей со мной встречаться, — Джек переводит взгляд сначала на наигранно-хладнокровную Уэнсдэй, а потом — на притихшего Ксавье. — Пожалуйста.
— Посмотрим, — непримиримо отрезает Аддамс, не желая сдавать позиций.
Хоть и заранее знает, что запрещать не станет.
Поздним вечером, когда гости уже разошлись, она сидит в своей спальне перед туалетным столиком, тщательно стирая макияж, пока Ксавье лениво перелистывает страницы книги, лежа на своей половине кровати.
Множество точечных светильников на потолке заливают комнату мягким тёплым светом, создавая ощущение домашнего уюта — такого ненужного в далёком прошлом и такого необходимого теперь. Размеренное окружающее спокойствие способствует размышлениям, и Уэнсдэй мельком думает — возможно, этот Джексон Оттингер не так уж плох. По крайней мере, он вряд ли является серийным убийцей во власти сумасшедшей женщины, ослеплённой жаждой мести.
Покончив с макияжем и забросив испачканные ватные диски в мусорную корзину, Аддамс тянется к баночке крема, который подарила мать на прошлый день благодарения — Мортиша с гордостью утверждала, что состав почти аналогичен ядовитым свинцовым белилам, используемым в Средневековье. Идеальное средство для сохранения молодости и бледности кожи.
— Уэнс… Послушай. Есть кое-что ещё, что тебе следует знать, — Торп загибает уголок страницы и откладывает книгу на прикроватную тумбочку. Что-то неуловимое в его ровном тоне заставляет её невольно напрячься. Oh merda, ну что ещё? — Не хотел говорить тебе перед ужином, чтобы не портить настроение. Вернее, чтобы ты не испортила его всем остальным.
— Ну? — ей так и не удалось искоренить в нём идиотскую привычку тянуть время и использовать неуместно долгие вступления.
— В общем… — Ксавье сокрушенно вздыхает и выдерживает очередную раздражающую паузу. Что за невозможный человек. — Ты в курсе, что твой отец уже месяца три как при смерти?
— Что ты мелешь? — Уэнсдэй прекращает наносить крем на лицо и резко оборачивается к мужу, вопросительно изогнув смоляную бровь.
Она созванивалась с родителями по хрустальному шару буквально позавчера, и всё было в полном порядке.
Да и в целом… Единственное, что связывает Гомеса с загробным миром — то, что он на протяжении последних лет двенадцати чуть ли не ежемесячно меняет дизайн своего будущего памятника. К слову, предыдущий каменщик умер прошлой зимой, так и не дождавшись конкретного заказа, и пришлось в срочном порядке подыскивать нового умельца.
— Именно так Мэдди рассказывает учителям в гимназии, — Торп разводит руками и на одном дыхании выдаёт длинную изобличительную тираду. — Я заезжал туда сегодня днём, хотел осведомиться о её поведении, а директриса Уоттерфорд встретила меня с постной миной и практически начала выражать соболезнования. Ты знала, что наша дочь идеально подделывает твой почерк? Директриса показала кучу записок якобы от тебя с просьбой освободить Мэдди от занятий. Видите ли, ей нужно было навестить умирающего дедушку.
Oh merda, вот ведь мелкая негодница.
Аддамс с такой силой швыряет баночку крема на мраморную столешницу, что зеркало отзывается жалобным дребезжанием.
Подумать только, а она ведь в самом деле рассматривала вариант, что этот нахальный паренёк — не самая плохая партия для их дочери. Внутри сокрушительным пламенем лесного пожара вспыхивает неуёмная ярость.
— Ma che cazzo?!{?}[Какого хрена?! (итал.)] — она машинально переходит на итальянский в порыве эмоций, едва не скрипя зубами от злости. — Я её прикончу!
— Тише, не кипятись… Вдохни и выдохни, — Торп поспешно поднимается с кровати и подходит к туалетному столику, остановившись за спиной Аддамс. Его широкие ладони ложатся ей на плечи и начинают бережно массировать, обжигая своим теплом сквозь чёрный шёлк длинного халата. Поймав её взгляд в отражении, Ксавье растроенно поджимает губы. — Пора признать очевидное. Мы с ней не справляемся. Точно также, как твои родители в своё время не справлялись с тобой.
— Вот только я — не мои родители. И если Мадлен решила, что может безнаказанно меня обманывать, пусть теперь пеняет на себя, — она рефлекторно сжимает руки в кулаки с такой силой, что острые ногти в форме стилетов больно впиваются в ладони. Но эта слабая боль нисколько не помогает унять безудержную злость. — Клянусь, я с неё три шкуры сдеру, но заставлю…
— Уэнс. Прекрати, — Ксавье мягко, но уверенно обрывает гневную тираду супруги. — Мы оба знаем, что ты ей ничего не сделаешь.
— Неважно. Потакать ей я больше не стану, — Уэнсдэй отрицательно мотает головой. Хмурит чётко очерченные брови. Упрямится. Сопротивляется по инерции, хоть и прекрасно понимает, что громкие угрозы так и останутся словесными. — И тебе не позволю, ясно?
— Послушай… Решение есть. Мы всегда откладывали это на крайний случай. Что ж… Вполне очевидно, что сейчас именно такой случай. В своё время ты не смогла оттуда сбежать… Не сможет и она, — видно, что подобный монолог даётся ему очень нелегко, но Ксавье со свойственной ему непоколебимой решимостью перебарывает себя. — Ну а что касается этого паренька… Что он там говорил? Докажет на деле? Вот и пусть доказывает. Отсюда до Вермонта шесть часов езды, поэтому он спокойно сможет приезжать к ней на выходных. А если их отношения не выдержат расстояния в пять сотен километров, то грош цена таким отношениям.
Уэнсдэй размышляет в течение нескольких минут, тщательно взвешивая все «за» и «против» — и в итоге коротко кивает в знак молчаливого согласия. Иного выхода нет.
Что ж. Аддамсов в Неверморе не было уже почти тридцать лет — пора это исправить.