Но это всё только на бумаге, в жизни Александр отца откровенно боялся. «Каждое утро, в семь часов и каждый вечер — в восемь, великий князь подавал императору рапорт. При этом необходимо было отдавать отчёт о мельчайших подробностях, относящихся до гарнизона, до всех караулов города, до конных патрулей, разъезжающих в нём и его окрестностях, и за малейшую ошибку давался строгий выговор. Великий князь Александр был ещё молод, и характер его был робок; кроме того, он был близорук и немного глух; из сказанного можно заключить, что эта должность не была синекурой и стоила Александру многих бессонных ночей. Оба великих князя (Александр и его брат Константин. — А.М.) смертельно боялись отца, и, когда он смотрел сколько-нибудь сердито, они бледнели и дрожали как осиновый лист», — пишет в своих мемуарах офицер Лейб-гвардии Конного полка Николай Саблуков.
Во-вторых, описывая в письме состояние страны, Александр в значительной степени сгущает краски. Большинство мемуаристов, характеризуя Павловскую эпоху, сообщают о том, что все негативные последствия деятельности императора сказывались главным образом на положении привилегированных сословий империи. Положение крестьян если и изменилось, то в лучшую для них сторону. Действительно, русская внешняя торговля пострадала после ухудшения отношений с Англией — главным внешнеэкономическим партнёром Российской империи, но произошло это не в 1796–1797 годах, а значительно позже — в 1800-м.
В-третьих, в письме Александр сообщает своему воспитателю о группе единомышленников, вместе с которыми он составляет планы для своего будущего царствования. Эта группа, известная в истории как «молодые друзья», состояла из князя Адама Чарторыйского, Новосильцева, Кочубея, Строганова, Воронцова. О деятельности этого кружка в начале правления Павла известно мало. Вряд ли она сводилась только к чтению и переводу книг, необходимых для развития России, как об этом писал цесаревич. Впрочем, он же сделал оговорку, что о действительных занятиях группы Новосильцев расскажет Лагарпу лично.
В-четвёртых, рассуждения Александра Павловича о свободе и о дальнейших путях развития России позволяют получить первое представление о его взглядах на революцию и пути её преодоления. Как и его отец, молодой великий князь сразу же осознал глобальный характер революции. Поначалу она привлекала его, казалась выходом из душного и лицемерного пространства просветительских салонов XVIII века, которые так любила его бабушка. Александр жадно ловил все новости из Франции и вместе с «молодыми друзьями» затеял своеобразную игру в якобинцев. В отличие от отца и бабушки, он отчасти подпал под притягательную силу революции и сумел как бы прочувствовать её изнутри. Один из его ближайших друзей, молодой граф Павел Александрович Строганов, не только был в 1787–1790 годах в Париже, но и принимал личное участие в революционных волнениях и даже вступил в Якобинский клуб. Так что будущий государь имел возможность получить информацию, что называется, из первых уст.
Казнь Людовика XVI, короля, «вернувшего французам свободу», умного и кроткого правителя, резко изменила отношение Александра Павловича к революции, но не к тем ценностям, которые она пыталась поднять на щит. И вывод, к которому пришёл великий князь, был следующим: ценности первичны, а формы их общественной организации — вторичны. Следовательно, сама по себе республика не может гарантировать людям свободу, а монархия отнюдь не обязана подавлять её. Монархия может быть более свободной, чем республика. Не существует революционной монополии на свободу и осчастливливание людей. Эта парадигма опровергала тезис революции об устарелости «отжившей свой век власти королей», разрушала республиканскую монополию на будущее человечества, перехватывала идеи революции, но не сопровождала их революционным насилием и террором. Придёт время, и именно эта парадигма позволит Александру I стать «Агамемноном Европы», сокрушить кровавое царство революции и вернуть народам мир и свободу. Тогда, в 1797 году, эта доктрина только формировалась в голове наследника российского престола, но даже в начальной своей форме она входила в противоречие с идеями Павла.
Страх перед отцом и отсутствие нормальных отношений между ними не позволили цесаревичу заявить о своей точке зрения. Он и не пытался, обсуждая планы на будущее среди доверенных друзей. Неизвестно, как далеко заходили эти обсуждения. Строго говоря, нам неизвестно даже, обсуждался ли вообще вопрос о приходе Александра к власти. Такие тайны не доверяют ни письмам, ни мемуарам, но такой вопрос рано или поздно должен был быть поставлен.