Ещё менее влияния имели Зубовы на солдат и офицеров гвардии, тем более что, как уже отмечалось выше, и офицерский, и солдатский составы гвардейских полков в значительной степени обновились по сравнению с екатерининскими временами.
Но граф Пален именно братьям Зубовым отводил в своём плане весьма заметную роль, о которой будет сказано чуть ниже.
После возвращения Зубовых в Петербург началась вербовка рядовых участников заговора — гвардейских офицеров. Вовлечённые в заговор генералы Талызин, Ушаков, Депрерадович устраивают у себя обеды, рауты, ужины, на которых исподволь ведут беседы с приглашёнными офицерами своих полков. В заговор посвящают далеко не всякого. Только того, кому командиры имеют склонность доверять. Точное число набранных таким образом заговорщиков неизвестно — списков, естественно, никто не составлял, а ситуация после переворота не способствовала откровениям. По оценкам историков, число участников заговора составляло от 80 до 240 человек.
Слухи о заговоре распространялись по городу, полиция начала что-то подозревать, но ничего конкретного не узнала. Во-первых, потому, что организаторы переворота подбирали кандидатов в заговорщики с большой осмотрительностью. Во-вторых, потому, что сама структура полиции пребывала ещё в зачаточном состоянии и не имела возможности вести розыскную работу в такой замкнутой и спаянной касте, как гвардейское офицерство. В-третьих, полиция подчинялась военному губернатору Петербурга, то есть всё тому же Палену. Занимая такой пост, он надёжно перекрывал большую часть каналов, по которым информация могла дойти до государя.
Потом мемуаристы и историки будут искать в случайно обронённых Павлом фразах подтверждение тому, что информация всё-таки дошла до царя, и он готовился встретить изменников во всеоружии. Начало этому мифу положил сам Пален, который в нескольких близких по смыслу, но различающихся в деталях версиях передал разговор, будто бы бывший у него с Павлом за несколько дней до развязки:
«7 марта я вошёл в кабинет Павла в семь часов утра, чтобы подать ему, по обыкновению, рапорт о состоянии столицы. Я застаю его озабоченным, серьёзным; он запирает дверь и молча смотрит на меня в упор минуты с две и говорит наконец: „Г. фон Пален! Вы были здесь в 1762 году?“ — „Да, ваше величество“. — „Были вы здесь?“ — „Да, ваше величество, но что вам угодно этим сказать?“ — „Вы участвовали в заговоре, лишившем моего отца престола и жизни?“ — „Ваше величество, я был свидетелем переворота, а не действующим лицом, я был очень молод, я служил в низших офицерских чинах в конном полку. Я ехал на лошади со своим полком, ничего не подозревая, что происходит; но почему, ваше величество, задаёте вы мне подобный вопрос?“ — „Почему? Вот почему: потому что хотят повторить 1762 год“.
Я затрепетал при этих словах, но тотчас же оправился и отвечал: „Да, ваше величество, хотят! Я это знаю и участвую в заговоре“. — „Как! Вы это знаете и участвуете в заговоре? Что вы мне говорите!“ — „Сущую правду, ваше величество, я участвую в нём и должен сделать вид, что участвую ввиду моей должности, ибо как мог бы я узнать, что намерены они делать, если не притворюсь, что хочу способствовать их замыслам? Но не беспокойтесь — вам нечего бояться: я держу в руках все нити заговора, и скоро всё станет вам известно. Не старайтесь проводить сравнений между вашими опасностями и опасностями, угрожавшими вашему отцу. Он был иностранец, а вы русский; он ненавидел русских, презирал их и удалял от себя; а вы любите их, уважаете и пользуетесь их любовью; он не был коронован, а вы коронованы; он раздражил и даже ожесточил против себя гвардию, а вам она преданна. Он преследовал духовенство, а вы почитаете его; в его время не было никакой полиции в Петербурге, а нынче она так усовершенствована, что не делается ни шага, не говорится ни слова помимо моего ведома; каковы бы ни были намерения императрицы, она не обладает ни гениальностью, ни умом вашей матери; у неё двадцатилетние дети, а в 1762 году вам было только 7 лет“. — „Всё это правда, — отвечал он, — но, конечно, не надо дремать“».
Проверить достоверность рассказа графа Палена в данном случае невозможно. Но ряд моментов в его рассказе вызывает сомнение, и главный из них — не великолепное самообладание рассказчика, а его отзыв о покойном государе Петре Фёдоровиче. Выше уже неоднократно упоминалось, с каким уважением относился император Павел к памяти своего отца. Ещё не успев взойти на престол, он повелел удалить от двора обер-гофмаршала князя Барятинского (одного из участников убийства в Ропше), а на просьбу дочери о смягчении его участи ответил: «У меня тоже был отец, сударыня!» Поэтому очень маловероятно, чтобы на серию обвинений в адрес своего отца, государь ответил кратким: «Всё это правда». В рассказе Палена этот эпизод играет роль «спускового крючка» переворота, непосредственного повода для начала операции. Именно после этого разговора Пален требует санкции наследника на начало действий и получает согласие с отсрочкой на два дня — до 11 марта.