Полкан снова забеспокоился, пихнул мордой Светозара в плечо. Тот понял, торопливо пересел так, чтобы закрыть собою спящую малышку.
Кусты зашуршали, на полянку высыпались старые знакомые коротышки всей зеленолицей гурьбой.
— Опа! — воскликнул старший из гоблинов, узнав лесного царевича. — Твою ж! Это ж опять ты?
— Я, — согласился Тишка. А сам под попоной руку на плече дернувшейся Груши сжал, заставляя лежать тихонько и не высовываться. — Приветствую, странники!
— И тебе не хворать, — кивнул старший, остальные последовали его примеру. Евтихий вежливо кивнул в ответ, но с места не встал.
— Полагаю, ваши поиски до сих пор не увенчались успехом? — невозмутимо поинтересовался Светозар.
— Ага, это самое, не увенчались, — подтвердил гоблин. — А ты, стало быть, наше рыжее не встречал, да?
— Увы, — отозвался Тишка с должной долей сочувствия. — Не могу вас ничем обрадовать.
— Ну, ладно тогда, чо ж, — вздохнул старший. — Тогда мы пошли. Оно тут, похоже, нонешней ночью пробегало, её ж… Ох, её ж богине благоденствия! — то ли выругался, то ли благословил он, набрав в грудь побольше воздуха. Гаркнул на своих, что разбрелись по поляне, буквально обнюхивая каждую травинку: — От нас не уйдет!
— Найдем! Поймаем! Вернем бабам и богине! — дружно гаркнули в ответ кличем гоблины.
Груша под попоной и рукой своего защитника мелко задрожала. Тишка же окликнул старшего, прежде чем тот покинул поляну:
— Погодите, а разве ваша пропажа не девочка?
— Ага, её ж богине, девка, — подтвердил гоблин с таким озадаченным видом, словно давным-давно сказал об этом Светозару, что ж тот переспрашивает-то? — Ну, оно ж такое, говорю, мелкое, рыжее, с косичками, с ресницами эдакими. Вот!
Он невыразительно помахал в воздухе руками, подтверждая свои слова, потом резко сник и звонко шлепнул себя ладонями по ляжкам.
— Почему же вы тогда зовете её «оно»? — задал резонный вопрос Светозар.
— Дык, её ж… — замялся гоблин. Дернулся на свист собратьев, успевших отойти от поляны, махнул им рукой, чтобы шли, его не ждали, но Тишке всё же объяснил: — Оно ж у нас «дитё богини». Так бабы назвали, а бабам нашим завсегда виднее. К тому ж, оно на девку не тянет, вечно носится с нашими ребятишками по округе. Юбки на нее бабы пробовали надевать, так вечно всё изорвет, её ж. Потому в штаны наряжаем, как пацана. Так что во-о-от, значится. Оно — это оно и есть, её ж.
— Спасибо, теперь я понял, — искренне поблагодарил Светозар.
Когда гоблинов след простыл, Тишка приоткрыл попону. Так и думал — Груша трет глаза кулачками, беззвучно слезами умывается.
— Признавайся, беглянка, они тебя не собирались наказывать, а хотели лишь домой вернуть, правильно? — спросил Светозар, погладив по рыжей кучерявой голове.
Грюнфрид в ответ лишь всхлипнула.
— Полкан, спроси ее, почему возвращаться не желает, — попросил Тишка. Получив ответ, преувеличенно возмутился: — Как это говорить не хочет? Мы с нею тут возимся, от погони скрываем, а она, видите ли, с нами разговаривать отказывается?!
Гоблинка зарыдала пуще прежнего. Кинулась на шею к своему рыцарю, без лишних слов прося прощения за всё сразу: и за свой побег, и за надоедливость, и за упрямое отмалчивание, и за тайное желание, чтобы Тишка убил для нее дракона.
Светозар похлопал ее по вздрагивающей спине. Досадливо скривил губы: девчонка прижималась так пылко и доверчиво, а у него в крови еще любовное зелье бродило-дображивало. Это вызывало какие-то неправильные ощущения. Откровенно смущающие ощущения!
Он пошарил у себя в кармане куртки — нашел, не выронил-таки! Кусочек сладкой пастилы, завернутый в тонкую вощеную бумажку, прихватил вчера со стола баронского пира.
— Вот, держи! — вручил своей «прекрасной даме» рыцарь сладкое утешение. — Не реви только. Расскажешь всё, когда соберешься с духом, договорились?
Грюнфрид кивнула. Стерла слезы ладошкой, пастилу взяла, растерянно запихнула в рот целиком. Полкан смешливо всхрапнул, оценив выпятившуюся зеленую щечку. Тишка тоже заулыбался. Грушенька же засмущалась, покатала пастилку во рту. И вдруг порывисто кинулась к своему рыцарю обратно на шею. Однако на сей раз не плакать, а…
Получив сладкий поцелуй в губы, сопровожденный протолкнутым в рот кусочком конфеты, ровно половинкой, Тишка сперва оторопел от неожиданности. Невольно проглотил кусочек, едва ощутив вкус. И, не сознавая, потянулся поймать юркий язычок… Поймал. Завладел. Затанцевал своим языком в тесном сладком ротике. Груша льнула к нему, позволяя целовать по-взрослому. Сама отвечала, охотно, неумело, но торопливо и жадно…