На прекрасных и безмятежных лицах эльфов обычно с трудом можно было угадать эмоции. Но сейчас оба хмурились, причем каждый размышлял о своем. Рэгнет в мыслях уже беседовал с лесным царем, покусывал губы, придумывая неоспоримые аргументы. Нэбелин украдкой поглядывал на Томила, печалясь о скорой разлуке. Пусть человек не давал обнимать себя на виду у команды, целовать глубоко и страстно, так, как хотелось юному пылкому эльфу, отговариваясь тем, что «до свадьбы грешно!», но всё равно за дни совместного путешествия Нэбелин почти удалось его к себе приручить. Томил смирился со своей участью, еще немного — и открыл бы в ответ свое сердце, позабыв о надуманных людских запретах и предубеждениях. Но вот пришел час расставаться. Нэбелин не могло не тревожить будущее — увидятся ли они? Когда? При каких обстоятельствах? Ведь для эльфа и человека время течет совершенно по-разному, Нэбелин готов был ждать век, а человеку и год покажется вечностью. В своих чувствах менестрель был уверен, сердце же смертных переменчиво. Однако брать с возлюбленного клятвы верности было рано по любым меркам. Это будет слишком похоже на принуждение…
Богдан Шмель извелся больше всех: переминался с ноги на ногу, сжимал перила борта, не замечая, что от такой хватки выщербленные водой и ветром серые доски скрипят и грозятся треснуть. Он выискивал среди зелени, клубящейся над откосом, крыши построек.
— Вон! Томка, смотри, деревни уже видны! — воскликнул он, оживившись. — Вон, баньки! Видишь?
— Вижу, баньки, да, — кивнул, мягко улыбаясь, Томил. Богдан пробыл на чужбине гораздо меньше, чем он, однако соскучиться успел куда больше, ведь оставил дома жену и выводок детишек.
— Вон! Моя банька! Смотри, Томка, совсем не покосилась! Стоит! Я-то думал, еще прошлой весной чинить придется, а ничего! — ликовал Шмель, каким-то чудом высмотрев за густой зеленью свое «имение». Прищурился, вытянулся вперед, едва за борт не выпав: — А там не Васька ли? Точно, Васька! Как вымахать успел-то! Ну, мОлодец! Поди, старших сестер перерос на голову!
Терпение у Шмеля явно истощилось до последних капель.
— Эй, только не вздумай вплавь сигать! Потерпи еще чуток, скоро уже доберемся, — попытался образумить друга Томил. Но тот отмахнулся:
— Причалим с другой стороны города, топать оттуда полчаса, если не вызовут меня сразу к Рогволоду, у него до ночи застрянем, раньше утра не вырвемся. Нет уж, лучше я хоть вплавь, но напрямки! — решился Богдан.
И даже начал перелезать через борт, ногу перекинул, когда услышал свист со стороны:
— Хей, христиане! Помочь чем-то, ась?
— Кто тут христиане, а кто и нет! — с ярким акцентом огрызнулся с кормы подуставший владелец суденышка, басурманин, уроженец Бурого ханства.
— Вы в Новый Город, вестимо? — легко догадался доброжелатель в плоскодонке.
Томил распознал в коренастом мужичке с короткой чернявой бородой представителя болотного народа язычников. Что само по себе было уже странно — обычно «поганцы» на простор Матушки старались не выплывать, рыбачили в тихих водах Сватьинки и Куманька. Они справедливо опасались одним своим видом вызвать злость у жителей города. Лучникам на крепостных стенах не требовалось дополнительного указа начальства, чтобы обстрелять нехристей, когда рыбаки неосмотрительно близко подходили к правому берегу. Если лодок была не одна, с башен палили из пищалей картечью — попадали редко, зато грохотом не только уток распугивали, но весь город на уши поднимали.
А теперь «поганец» вольно катается на плоскодонке прямо по стрежню! Да не он один такой смелый. Томил огляделся по сторонам с удивлением: чуть подальше впереди, ближе к городу, Матушка была сплошь усеяна лодками и лодчонками язычников. Небывалое дело! Неужто Рогволод в отсутствии своего советника сумел взяться за ум и помирил два соседствующих народа между собой? Томил хотел бы поверить в эту догадку, да умом понимал, что в действительности слишком ничтожна вероятность такого чуда. И всё же лодчонки сновали от берега до берега, груженые по самые борта, деловитые, скорые.
— Ты на берег лучше не сходи, — между тем болотный житель предупредил басурманина. — Лесной бог город проклял! Коли пристанешь, то назад не отчалишь. Так и застрянешь там навсегда, пока тебя гнус заживо не сожрёт. Так-то!
— Брешешь? — справедливо усомнился хозяин судёнышка. Однако сделал знак своей команде приспустить парус.
— Ну, рискни, ежели не веришь, — усмехнулся «поганец». Кивнул на показавшиеся поверх древесных крон дозорные башни, крепостные стены и макушку колокольни. — Видишь тучу над крышами?
— Не слепой, вижу. Пожар? — предположил басурманин.
— В набат же не звонят, — подсказал язычник. — Не поверишь, но дыма там лишь половина. Там, где погуще, то мошкара и гнус. У них там небо черное, будто ночью! Костры жгут на улицах, заборы разбирают на доски, и всё равно не помогает.
— Что ж ты так об этом весело рассказываешь? — вмешался Томил, не выдержал.
— Так все комары и оводы из наших мест сюда прилетели, а у нас не жужжит никто! — скрипуче рассмеялся язычник, раскачивая свою плоскодонку. — Городские по воле лесного царя за околицу выйти не смеют, дров у них нету, еда заканчивается. По нам из пушечек больше не палят, куда там! Слезно умолили помочь — помогаем вот теперь. Кто хвороста с нашего берега привезет, кто яиц лукошко, кто уток настреляет — тоже на продажу сгодится! Вот и помирились с соседушками! — он снова довольно расхохотался. — Наш народ лесного бога всегда чтил, потому теперь нам прибыль и свобода, а городским волдыри и узилище!
Богдан и Томил переглянулись, не ожидали они такое застать по возвращении.
— Ну так что, кого-то перевезти на берег? — предложил язычник. — Дорого не спрошу. Только назад не выберетесь даже за золото, коли передумаете, ха-ха!..
— Меня! Меня отвези! — вызвался Богдан. Быстро перелез через борт, держась за снасти, спустился в рисково качающуюся лодку.
Язычник еще перебросился парой слов с басурманином, пообещав прислать к нему кого-то, кто сможет снабдить запасом провизии для обратного пути вниз по Матушке и кое-какими товарами на продажу, раз уж невозможно закупиться необходимым на городских базарах. И, оттолкнувшись веслом от борта судна, шустро погрёб к берегу.
Томил проводил друга взглядом. Он понимал его желание как можно скорее удостовериться, что родные живы и здоровы. Но что же такое должно было стрястись, чтобы Яр проклял город?..
— Что-то не так, Том? — тронул его за плечо Нэбелин. Из-за незнания местного языка эльфы могли лишь догадываться о причинах подозрительной суматохи.
— Кажется, у меня тоже появилось дело к лесному царю, — неуверенно произнес Томил.
Пронзительным свистом он подозвал еще одного расторопного лодочника, который за звонкую монету согласился переправить троих странников на левый берег Сестрицы.
Пока плыли, Томил вкратце передал новости о городе эльфам. Те слушали и оглядывались на крепостные стены и крыши высоких теремов, церковные маковки, серебристо блестевшие на солнце чешуйчатым лемехом. Низко стелящийся дым и тучи насекомых отсюда стали не видны, город выглядел как обычно — мирно и достойно. Сейчас Томилу и самому не верилось в нелепые заявления болотного «поганца».
Однако их перевозчик, мужик по виду не болтливый, скупо дополнил картину другими подробностями. Сам он многого не видал, но довольно уж общался с горожанами, чтобы поверить в слезные жалобы наказанных проклятьем людей.
Казней на город посыпалось множество, от пустяшных до серьезных. Собаки воют днем и ночью, не переставая, аж с реки слышно — жутко. Все кошки сбежали в лес, мышей и крыс развелось тысячи, зерно и муку грызут без стыда и боязни. Почти все коровы и козы пропали — пастухи как вывели стада пастись, так и сгинули вместе с бурёнками, будто их волки съели. Кур тащат лисы и куницы, оставшиеся в птичниках квочки от страха яйца не несут. Домовики на чердаках плачут в голос. Вода в колодцах и ключах цветет зеленью, пить невозможно. К рекам горожане подойти боятся — ведра из рук выхватят водяницы, выбьют днище, а дырявое наденут тебе на голову и будут колотить по нему, пока не убежишь. В городе эдак скоро ни одного целого бочонка не останется, ни одной бадейки-лоханки. Новые делать не из чего, пойти в лес за деревом нельзя — лешии не пускают, лешачки шишками обстреливают, прицельно и пребольно. Единственный колодец остался с пригодной водой при монастыре, да и тот за день вычерпывают до мути. Самая жуть, что на погостах из могил кости лезут, среди травы и цветочков торчат скелетные кисти рук с растопыренными пальцами и белеют макушки черепов.