— Стребуй дары с него! Зачем же убивать? Какая в его трупе выгода? Разве Лещук Илыч тебе разрешил множить утопленников и загрязнять реку? — повысил голос Томил.
Водяница притихла и похлопала своими лягушачьими глазами:
— Откуда ты, человек, знаешь дедушку Илыча? А! Выходит, это ты и есть молодой городской колдун? — догадалась она, засияла улыбкой до ушей. — Девчонки про тебя судачили, я слыхала. А ты милый!
Она напрочь забыла о ссоре и принялась строить глазки.
— С кем ты там разговариваешь? Ундина? — заподозрил измену, нахмурился Нэбелин. Из-за сильной качки вставать со скамьи не решился, только выпрямился и вытянул шею изо всех сил, чтобы поглядеть, что за бортом такое — да ничего не увидел кроме воды, бурлящей вокруг лодки.
Зато эльфов наконец-то заметила водяница:
— Это кто с тобой, невеста твоя? Красивая! — с завистью оценила речная обитательница. Ойкнула, насупила бровки: — Это ж эти, как их там — ельфы? Дедушка Илыч передал наказ от батюшки-царя, чтобы их не пущать! Прогнать их отсель, чтобы не думали возвращаться!
И, горя желанием выполнить приказ в лучшем виде, водяница принялась с усердием раскачивать лодку. На боевой возглас объявились ее товарки, тоже ухватились за борта, взялись помогать.
Эльфы со своей стороны судорожно вцепились в скамьи сидений. Язычник вообще побросал вёсла, мигом уплывшие, упал коленями на днище, в изрядную лужу, хлюпающую тиной и грязью, сложил руки на груди и принялся шепотом читать молитву к христианскому богу.
Томил лихорадочно соображал, что же делать.
— Эй, озорницы! Вы что вытворяете?! — раздался крик с дальнего берега. В круговерти водоворота Томил не сразу сообразил, что кричали с городского причала. — Вы кого там топить собрались, лягушки бестолковые?
— Никого не собирались! — тотчас смиренно отозвались водяницы, утихомирились. Поглядеть, так просто барышни образцового воспитания! Будто не они только что едва не сделались хладнокровными убийцами. Впрочем, рыбья кровь холодная и есть.
У Томила от качки и хохота слегка звенело в ушах. Он не сразу сообразил, что же не так, что именно его заставило насторожиться. На стороне города только один человек мог видеть речную и лесную нечисть, только один мог командовать и только одного стали бы слушаться! Ученик Щура всмотрелся вдаль, сердце всколыхнуло радостью предстоящей встречи. Однако расстояние до берега было еще слишком велико, не разглядеть никого толком. И толпа народа мешает — все суетятся, снуют туда-сюда, как муравьи, одного человека в такой толчее поди отыщи.
— Извини, колдун, — повинилась водяница, надув губки. — Увлеклась я что-то. Есть же и другой наказ: сына лекаря, когда таковой объявится из заграничных странствий, встретить с почестями и проводить, куда пожелает.
Томил выдохнул с облегчением.
— Ну так, ежели вы в город плыли, вам в другую сторону надо, — проворчала она, заметив наконец-то, что от ее проделок лодку развернуло от берега и понесло течением к стрелке. — Экие вы мореходы бестолковые! Ладно, так и быть, подсоблю.
Она подплыла к корме и принялась толкать. Тотчас присоединились к новой забаве полдюжины ее шумных смешливых товарок — похоже, им было всё едино, что топить, что помогать. Все вместе водяницы играючи протаранили лодку через половину ширины реки и подвели аккурат к причалу.
Томил успел коротко описать перевозчику, какой малоприятной участи тот избежал, и присоветовал, как задобрить речных обитательниц, чтобы в будущем их больше не злить, а напротив, заручиться поддержкой и неизменной удачей в рыбной ловле. Выходило, что подружиться с водяницами было не сложно: как и всем женщинам, им нравились подарки и внимание. И еще бубенцы на лодку определенно стоило привесить. Когда Томил и эльфы наконец-то сошли на твердую землю, перевозчик готов был на коленях благодарить молодого колдуна за спасение и за науку. А когда водяницы через Томила передали лодочнику выловленные из воды весла, и те в руках человека потеряли временную невидимость — язычник воззрился на весла так, будто колдун чудесным образом сотворил их из воздуха. Водяницы на всё это залились звонким хохотом.
Попрощавшись с речными девами и ошеломленным перевозчиком, Томил кивнул спутникам подниматься по крутому склону вверх, к частоколу крепостных стен. По склону тянулись проторенные в высокой траве тропинки: несколько вели от причала, другие от песчаных отмелей при кромке воды — и все сходились в единой точке городских ворот, которые по случаю особого, почти военного положения, караулил усиленный отряд стражи.
Вокруг кипела жизнь. Осажденные христиане впрямь нашли общий язык с язычниками, несчастье заставило. Однако на землю Нового Города лесные охотники стались не ступать. Горожане сами забредали по колено или даже по пояс в воду, сноровисто принимали товары, сразу расплачивались, кто деньгами, кто в обмен другими вещами. Торопились, ибо знали: стоит соседям отчалить, как тут же водяницы погонят прочь от реки.
Над всей суматохой гремел голос старосты некрещеных — парня, не так давно вступившего в возраст зрелости. Широкоплечий, статный, со смоляными кудряшками из-под шапки, заросший короткой бородой до самых глаз, темных, цепких. Видный среди низкорослых собратьев, но всё же пощуплее, чем русые мужики. Он был единственный из нехристей, кому хватило смелости выйти на проклятую землю. Именно он укорачивал жадность своих соплеменников, когда те заламывали цену слишком высоко, и он же остужал иных горожан, которые готовы были вспыхнуть при любом споре. Томил не подошел к нему ближе из-за толчеи, но что-то показалось ему в этом человеке знакомым. Это само по себе было странно, ведь кроме Щура среди болотного народа он почти никого не знал. И всё-таки не сам голос, но манера речи… К сожалению, сосредоточиться на этом смутном ощущении не позволяли куда более срочные заботы.
«Томилушка, иди в лавку лекаря, там встретимся!»
Томил резко оглянулся, но за спиной не увидел никого, кто мог был сказать ему эти слова прямо в ухо.
— Что-то не так? — оглянулся на него чуткий Нэбелин.
— Показалось, — отмахнулся он, чтобы не тратить время на лишние объяснения.
В крепостные ворота их пропустили без помех.
— Никак, Томил Сивый вернулся? — узнал его один их стражников, помахал рукой издалека, чтобы не проталкиваться лишний раз через людской поток. Забасил над толпой, точно раскатистый весенний колокол: — Вот он разберется! Дай-то боже, наконец заживём, как прежде!
Толпа загудела, подхватила новость, заоглядывалась на странников множеством оживившихся и просветлевших лиц. К счастью, люди были заняты каждый своим грузом, так что Томилу удалось достаточно легко отделиться от тесного потока и скользнуть вместе со спутниками в неприметный закоулок.
__________
— Нэбелин, пожалуйста, не нужно. Не сейчас.
К сожалению, слухи не преувеличивали — город выглядел жалко. Рои ос, комаров, мошкары носились по задымленным улочкам черными тучами, безжалостно жаля людей от мала до велика. Женщины, старики и дети старались прятаться по домам, опасливо выглядывали через щелки оконных ставень, и всё равно не могли уберечься — Томил замечал за занавесками испуганные лица, покрытые красными пятнами укусов и волдырями. Мужчины, кто не брезгливый, обмазывались грязью, как поросята — хоть немного, но это помогало, можно было выйти во двор и заниматься делами, покуда хватало терпения выдерживать лезущих в глаза, нос и уши насекомых. К счастью, Томила и эльфов гнус облетал стороной, видно, распознав приезжих.
— Что не нужно, милый? — невинно мурлыкнул Нэбелин, а сам еще крепче ухватился за его локоть, словно боялся потеряться в незнакомом месте.
Томил, не замедляя шага, осторожно высвободил руку:
— У нас не принято ходить по улицам в обнимку.
Младший менестрель надул губки и послушно локоть отпустил, скользнул по рукаву — и ухватил за кисть, переплел пальцы возлюбленного со своими, сжал ладонь. Томил вздохнул.
— Нэб, не сердись. Но меня здесь все знают…
— Ты меня стыдишься? — без уловок спросил эльф.
— Нет, пойми же, — смутился и нахмурился Томил. — У нас не положено, чтобы до свадьбы всякие вольности позволялись. Тем более на виду у народа.