... - Господа! - услышала Элиза, проходя мимо группы людей, окруживших темноволосого человека в одежде слегка необычного покроя, - Гетенхельмский Университет уже предложил мне дать серию открытых лекций, посвященных моим исследованиям. Прошу, приходите, там я отвечу на любые вопросы.
- Профессор Каррера, мы ждем от вас рассказов о Криенне! Вы побывали в самом сердце магического царства Древних - что может быть интереснее?!
- Там просто холодно, - развел руками профессор. - Снег, лед, северное сияние, медведи и тюлени.
Элизе захотелось послушать (наверняка он не только тюленей видал в колдовских замках!) но рядом с Каррерой, заинтересованно распахнув огромные голубые глаза, стояла княжна Нина Гагарина, ее давняя подруга-соперница. Не обойдется без очередной колкости, без удивленно-наивного вопроса: "Дорогая, а где же Пьер?"...
Соревнование в остроумии окончательно испортит вечер.
Элиза дружелюбно кивнула Нине и не стала останавливаться.
Она вышла из бальной залы в неожиданно безлюдный коридор, сделала несколько шагов...
Крик. Сгусток боли, недоумения и страха.
Вихрь. Не бывает смерчей в стенах гетенхельмской ратуши, не может быть, показалось!
Еще один крик. Знакомый, родной голос - торжество боль, разочарование - все вместе.
Отец?! Что...
Элиза не помнила, как оказалась в той гостиной. Наверное, бежала, ломая каблучки, и грянулась в тяжелую дверь всем телом, чтобы скорее открыть...
Зато следующие минуты стали в памяти Элизы собранием холстов работы злого художника, рядом полотен в мрачной галерее - сжечь бы!
Но память не горит.
...За окнами полыхал августовский закат, заливая все багровым - светом, огнем и кровью.
Отсветы уходящего солнца на светлом ковре смешались с потеками красного, густого, остро пахнущего болью. Блестели алыми искрами серебряные статуэтки на камине, плясали оранжевые языки пламени в топке, спорили с закатными лучами огоньки свечей на столе и сверкали мелкой вишней летящие капли.
Медные стрелки на циферблате настенных часов казались двумя росчерками красной туши. Два скупых мазка, меньше минуты до восьми.
Уютный запах горящих березовых поленьев стал терпким, ядовитым от привкуса металла.
На ковре, у массивного кресла, скрючился человек в мундире императорской канцелярии. Он схватился руками за живот, между пальцами нелепо торчала рукоять кинжала.
Рядом - медленно, как сквозь густой кисель - падал спиной вперед Павел Лунин. Из обрубка, оставшегося на месте правой руки, бил фонтан крови.
Перед ними, спиной к Элизе, стоял невысокий человек в черном. На острие отведенного в сторону клинка набухала тяжелая темная капля.
Элиза кинулась к отцу - подхватить, поддержать... Спасти!
- Стоять, - обернулся к ней человек в черном.
Она не видела движения.
Вот картина с тремя фигурами - и вот следующая, на которой человек с клинком заслоняет всё.
На его плече блеснул серебряный аксельбант кавалергарда. Голос императора?!
Элиза и не подумала останавливаться, шарахнулась в сторону - обойти! Но как будто налетела на прозрачную стену. Вскрикнула, дернулась еще раз, кажется, даже чуть-чуть продавила преграду. Ее взгляд прикипел к обрубку руки отца. Больше всего на свете она хотела одного - остановить кровь, остановить, прямо сейчас! Ведь еще чуть-чуть - и никакой жгут не спасет Павла Лунина, быть Элизе круглой сиротой!
За спиной с треском распахнулась дверь, в гостиной сразу стало многолюдно. Элизу мгновенно оттеснили, кто-то крепко взял ее за локти сзади, она пыталась вырваться и кричала - бессмысленно, путая "пустите!" "отец!" и "это ошибка!". Бой часов, неожиданно гулкий, остановил крик Элизы.
Она пыталась рассмотреть, что же происходит там, на залитом кровью ковре. Жив? Умер? Спасли? Судьба второго раненого ее не слишком волновала.
Издалека доносились обрывки фраз:
- Канцлер Воронцов... нападение... на волосок от смерти... Лунин что, рехнулся на старости лет?
И негромкий отчетливый приказ:
- Всех - вон. Бельскую сюда, немедленно. Девчонку под домашний арест, пальцем не трогать и глаз не спускать.
Следом - еще один голос. Не вопрос - новый приказ:
- Я провинциал-охранитель Гетенхельмский. Что произошло?
Элиза не услышала ответа. У дверей к ней кинулась Нина, но конвоиры аккуратно оттеснили княжну от задержанной.
В толпе Элиза заметила недавнего партнера по танцам. Восторженно-влюбленного взгляда больше не было. Бывший воздыхатель старательно отводил глаза.
Глава 2. Епископ на балу
Запеченные креветки у повара магистрата получились куда лучше, чем что угодно у кухаря подворья охранителей. Отцу Георгию, Провинциал-Охранителю Гетенхельмскому, стоило некоторых усилий не потянуться за следующей - толстой, сочной, в золотистой корочке панировки, сдобренной нотками лимона и перца.
Епископ хмыкнул и вознаградил себя глотком вина за смирение. Креветок он съел уже немало, отдыхая от трудов праведных. Представляться высшим чинам имперских ведомств - это вам не нечисть по болотам гонять и не демонопоклонников жечь, тут потруднее приходится.
Когда Архиепископ Гетенхельмский предложил отцу Георгию принять сан епископа и возглавить столичное отделение, опальный охранитель из горного захолустья очень удивился.
- Я солдат, - с сомнением сказал он. - Сержантом был, сержантом и помру, хоть и на службе церкви. Боюсь, не справлюсь с политическими тонкостями в столице.
- Мне, - архиепископ недвусмысленно выделил это "мне", - и нужен солдат. С политикой сам разберусь, - Владыка криво усмехнулся своим мыслям. - А еще я прекрасно помню, за что тебя загнали в глушь... Я подскажу, как с кем раскланиваться, а с остальным сам прекрасно справишься.
Вроде бы, отец Георгий пока ничего не провалил. Улыбался и вел светские беседы, как и положено новоиспеченному Провициал-Охранителю.
Почему поклониться императору нужно непременно на балу, а не на заседании Синода или испросив аудиенции, отец Георгий так и не понял. Архиепископу виднее, он в таких делах ориентируется, как зубастая щука в мутной воде Райса.
Щуку здесь, кстати, тоже подавали. С укропом, луком и грибами. Отец Георгий от нее вежливо отказался - не стоило рисковать. А то начнешь сыто икать - выйдет неловко, и так про "толстых попов" байки травят. Глупо предполагать, что высшее дворянство ни одну из них не слышало.
Слышали, еще как. И сами, скорее всего, сочиняли элегантные эпиграммы.
Пииты, чтоб им самим икнулось.
Вокруг вовсю блистал ежегодный бал Конца лета. Дамы в легких, едва слышно шуршащих платьях, кавалеры в многообразии имперских мундиров, весь высший свет Гетенхельма, включая Его Императорское Величество Александра. Первые лица империи, их приближенные, семьи, случайные приглашенные, почти все, кто упомянут в Железной, Золотой и Серебряной книгах родов.
Сливки общества. Лучшие люди.
Наверняка среди них - будущие обвиняемые по делам о человеческих жертвоприношениях, вызове демонов и других мерзостях... По опыту отца Георгия, самую гнусь творят либо погрязшие в полной темноте и тупости - не слишком понимая, что делают. Либо наоборот, высокообразованные, прогрессивные люди с громкими титулами - оправдывая себя стремлением к неким высшим целям. Взять хотя бы всю семейку Эзельгаррских баронов. Или собственные недавние расследования...
Костры, впрочем, у всех одинаковые.
Креветка манила. Сверкала панированным бочком, звала - съешь меня, епископ! Отец Георгий искушению не поддался. Глянул на часы - без минуты восемь вечера, можно и откланяться, вежливость соблюдена.
Он скорее угадал, чем услышал крики. Учуял, как натасканный охотничий пес. Что-то тревожное прозвучало в дальней галерее, за толстыми стенами и портьерами.