Степень близости «старого и малого» нередко прямо пропорциональна разнице в возрасте. Чем дальше на шкале жизни стоят они друг от друга, тем теснее связь. Может, оттого, что у ребенка все радости и печали складываются из самых простых и естественных впечатлений бытия и у стариков тоже. И те и другие радуются солнышку и снегу, зеленой травке, пробивающей асфальт.
Иное дело — отношение внуков, вошедших в расцвет сил, с теряющим последние силы старым человеком. Тут могут возникнуть и отчуждение, и разлады, и взаимное раздражение. Стариковские бесконечные «почему?», «зачем?» не имеют ничего общего с детскими наивными вопросами. Дитя спрашивает, чтобы знать, «предок» — чтобы укорить, а то и осудить. В самом этом вопросе: почему ты так поступаешь, говоришь, одеваешься, заключен очевидный подтекст: почему любишь не то, что мне нравится? Значит, ты предпочитаешь иное, а иное — это дурное.
Пространные объяснения часто ни к чему не приводят; тут говорят два разных поколения, две разные эпохи. Попытки уходить от ответов расцениваются как оскорбление. Постепенно утрачивается нежное взаимопонимание. Дай бог, если сохраняется почти бессловесное сочувствие и забота о здоровье и благополучии обеих «сторон». Нередко и этого не остается. Есть в таком отчуждении какая-то жестокая закономерность. Ведь ни у одного вида живых существ самого высокого развития и сложной организации нет связи между прародителями и «внуками», тем более правнуками. Может, мы еще только обучаемся любви и отношениям в такой сложной структуре, какую представляет современная семья, объединяющая сразу до четырех поколений. Тем более поколений с совершенно разным жизненным опытом. Вдумайтесь: нынешние старики родились в конце прошлого, начале этого века! Многие из них тележного скрипа боялись, паровоз «дьявольской машиной» звали.
Напомню: продолжительность жизни нынче выросла более чем на 40 лет. Количество стариков в семьях растет быстрее числа детей. И отношение к ним не может строиться на прежних принципах. Ведь при всеобщей безграмотности раньше человек, доживший до седин, был ходячей энциклопедией жизни, часто единственным носителем житейской и профессиональной науки, премудрости. Отсюда присущее большинству народов почитание старости безотносительно к личности.
Теперь картина иная. Нередко внучек знает столько, сколько бабушке (да и дедушке тоже) и мыслью не объять. Есть у него другие советчики по всем жизненно важным вопросам, обладающие более широкой эрудицией и абсолютным авторитетом: писатели, ученые-мыслители, наконец, газеты, журналы, телевизор — весь этот могучий арсенал просвещения, который аккумулирует общечеловеческий, а не узкосемейный опыт.
Вот почему иногда и происходят коллизии вроде той, которой была я свидетельницей. Маленькая девочка, сидя за общим столом, объединившим как раз четыре поколения, вдруг спрашивает с жестокой прямотой, свойственной лишь детям:
— Папа, а зачем тебе бабушка, почему старенькая бабуля еще живет?
Все застыли, онемели от бестактности вопроса и незнания, как на него отвечать. Наконец нашлась «молодая бабушка»:
— Старенькая бабушка — мама твоего дедушки. И дедушка ее очень любит, и желает ей здоровья, оттого бабушка и живет.
— А ты свою маму, значит, не любила и не желала ей здоровья, раз она умерла?
Это тот самый момент, про который говорят: хоть стой — хоть падай. Все стали отчитывать девчонку за «дурацкие вопросы», которые ей вечно приходят в голову. Но мысль эта засела гвоздем: зачем папе его бабушка, а дедушке его мама? Мы же твердим о том, что смысл человеческого бытия в пользе, которую мы приносим людям. А какая польза от того, кто и себя-то обслужить толком не в состоянии? Только берет, уже никому и ничего не отдавая.
Мне кажется, главная «полезность» совсем беспомощных стариков именно в том, что они, как и дети, не дают угаснуть в душе людей теплу благодарности, поддерживают способность к самопожертвованию, культивируют снисходительность и терпимость. Правда, со стариками это дается ценой больших усилий, чем с детьми. В малышах ведь заключено наше будущее, то есть то, что останется. А в стариках — то, что уже ушло: наше собственное детство, юность. Согласитесь: мы с большей охотой жертвуем сегодняшними интересами ради грядущих достижений, нежели оплачиваем давно пережитые радости. Это одна причина того, что со стариками труднее. А другая: становясь немощными как дети, старики ведь сохраняют свои претензии на решающее мнение и авторитет в делах семьи. Они стремятся подчинять себе волю всех домочадцев, будучи целиком от них зависимыми. Это изначально конфликтная ситуация. И выходят из нее с достоинством лишь очень доброжелательные и рассудительные люди.