- А тот хлеб, что крысы обгрызли, ты выбросила?
- Нет.
- Мы его что... ели сегодня?!
- Ели. Только это не крысы обгрызли, а гуленьки... Он все утро таскал буханку и грыз... Я никак не могла отнять...
- Так что, это бабка все придумала насчет крыс? Что они хлеб обглодали?..
- Может, она и видела крысу когда-то, но сегодня это гуленьки постарался... Ты же знаешь, какой он собственник!
Мы сладко засыпали под стук дождя.
22.
Собственность... Собственность... Какой дурак сказал: "Собственность - это кража"? Маркс? Или Ленин? Нет... Прудон, кажется. Сущий вздор! Человек начинается с собственности. Инстинкт собственника сильнее полового. Вот и Акакий... стал полноценным человеком!.. Когда... когда в нем проснулся собственник?.. Когда он возился в песочнице...
Вот вдруг долговязый мальчишка, намного старше его, уносит его трактор. Он несется, сзади кидается на плечи мальчишки. Оба падают на спину. Акакий, однако, не пищит, а, стиснув зубы, продолжает вырывать игрушку. Наконец, ему это удается. Он торжествует. Но, увидев, что враг повержен, заодно, под сурдинку вырывает у него громадный красно-желтый самосвал (уже чужую игрушку) и, нагруженный, сияющий, бежит по узкой доске, отгораживающей полоску травы от ямы с водой. Одной ногой он скачет по траве, другой - по доске. Балансируя туловищем, он несется ко мне в предвкушении похвалы и восторгов.
Я с улыбкой наблюдаю за ним. Тяжелый самосвал перевешивает и тянет его к яме. Во мне рождается тревога. Я делаю шаг вперед - к сыну... Он плюхается в яму, не издав ни единого звука, не разбрызгав ни капли воды. Я ныряю за ним, в самую глубь... Вода нехотя, как масло, расступается...
Передо мной черный цилиндр, туннель без малейшего огонька. Я касаюсь рукой края - будто провожу по склизкой, заросшей водорослями пещере. Вдруг теряю ощущение собственного тела и с нечеловеческой скоростью несусь по этому колодцу. Акакия нет. В глазах внезапно вспыхивают огненные спирали, они закручиваются в разные стороны. Затем появляется треугольник, исчезает, вновь появляется, но на его вершине уже вращается куб, поставленный на ребро. Наплывает туманное пятно: оно мерцает, меняет очертания, превращается в шар, потом в эллипс, внутри которого вырисовывается лицо благородного, благообразного старца с пронизывающим взглядом и копной седых волос. Он восседает на белом троне, в правой руке у него чаша, в левой - весы. Насупившись, он шевелит густыми бровями, и из его рта вылетают странные звуки: "Дибиби дибебе казажаж ао каня дивака аиа ия калак в лакак я мама музал вяслвна".
Я превращаюсь в пушинку, которую бешеные турбулентные потоки засасывают в свой зев. И я бессилен помешать им. Еще мгновение - и я буду уничтожен, смят, втянут в эту громадную турбину, опоясывающую грозного старца. Только на самом краю макушки, я ощущаю, во мне теплится еще жизнь... Какая-то зыбкая, сентиментальная мысль вибрирует и противится этой вращающейся космической мясорубке, выбрасывающей наружу туманно-мучнистые сполохи света. Все - это конец!
- Папа! Папа! Накой делялем!
Я вздрагиваю, сбрасываю сон, подбегаю к кроватке Акакия. (Сын спас меня, выдернул из колодца смерти.) *23
Ополаскиваю руки в кастрюле, щупаю ползунки: он описался. Непонятно, почему, но я абсолютно убежден, что нам снился один и тот же сон. Оба мы оказались в этой яме с водой, только потом каждый из нас двинулся в своем направлении... Что могло там случиться с сыном?!
Я меняю ему штаны, закутываю в одеяло. Он продолжает спать.
Жена приподнимает голову и спросонок бормочет: "Мне какой-то странный сон снился, что мама на костылях, без обеих ног. Но она это скрывает, делает вид, что ничего не произошло, чтобы нас не огорчать... А у отца отвалилась рука. Ее дверью прищемило - она и отвалилась. Мы понесли ее пришивать, завернули в газету, потом в целлофановый пакет. Но в больнице сказали, что уже пришить нельзя... Мы ее не так хранили, как надо... Ткани омертвели. Надо было держать в морозильнике, тогда бы пришили, а сейчас она уже начала разлагаться... А потом я бегу за мясом. Огромная очередь! Мясник отрезает куски от человека, который на крюке висит... Доходит очередь до меня... Двое передо мной отказались, ждут, когда еще нарубят... от задней части... А мне стало противно, я и говорю: "Дайте мне лучше курицу!.."
23.
В кухне бабка прикорнула к подоконнику и втихомолку пожирала сливы. Без сомнения, она надеялась втихаря прервать объявленную голодовку: поплотней набить желудок, пока родители не явились, а мы спали. Я поставил чайник и злорадно пожелал ей приятного аппетита. В воздухе повисла колючая натянутость. Бабка, бесцельно пошарив по столу, включила радио:
"...Академик Амбарцумян возложил ответственность за невыполнение Указа Президента "О признании Нагорно-Карабахской автономной области общеармянским домом" на местную исполнительную власть. В интервью американской газете "Нью-Йорк таймс" он заявил, что объявляет голодовку, а в случае дальнейшего саботажа упомянутого Указа, он, по его словам, полон решимости отстоять свои требования любой ценой, вплоть до самосожжения на Красной площади.
Наш корреспондент Лев Кошкин *24 обратился за разъяснениями к Главному пожарному Кремля полковнику Меркулову Виктору Александровичу.
Включаем запись:
- Наша служба, помимо этого, занимается тушением самовозгорания граждан, обливающих себя бензином. Для предотвращения таких акций в нашу задачу входит вовремя накинуть на горящего брезентовую попону и быстро сбить пламя. Если же, допустим, он приковывает себя цепью к турникету, в нашем распоряжении имеются специальные кусачки, перекусывающие цепи какой угодно толщины.
- И сколько случаев самосожжения вам удалось остановить?
- Пока ни один еще не сгорел!"
- Все умирают потихонечку... - Бабка выключила радио, вздохнула, положила в рот сливу. - Мне сегодня приснилось, как я вот на этом самом столе лежу (она похлопала по нему кулаком)... А мне рвут зубы... два доктора... такие крупные мужчины... а потом за руки схватили - и в лодку... Притащили, кинули на доски, связали и толкнули меня на середину реки... А я кричу, кричу... А голоса не слышно! И вокруг никого... Ночь! Представляете? Это к смерти моей... сон... Конец будет этими днями...
Я всегда теряюсь, когда мне надо кого-нибудь утешать или разуверять по поводу смерти. Бросьте, мол, или: "Да что вы, не умрете вы"! Или: "Выбросите из головы, не думайте о плохом". Подобные выражения всегда казались мне кощунственными по отношению к смерти, неуважительными к ее таинству. Вот почему и в этот раз я, как нарочно, будто воды в рот набрал.
Меня, слава Богу, спасла жена.
- Вот молодец! Правильно. что стала кушать... Без еды долго не протянешь... Давай я тебе сметаны еще принесу... очень свежая! И свекольник налью...
Бабка с наслаждением стала поедать сметану. Ее сизоватые губы сделались влажными, на нижней, чуть отвислой шевелилась черная мерлушка. Кожа лица с каждым жевательным движением натягивалась на лобные кости и скулы. Наружу явственно проступал череп. Может, и вправду она не жилец?
Раздался короткий взвизг - жена бросилась к Акакию, захватив кружку с компотом.
Пища привела бабку в состояние эйфории и восторженной любви к людям:
- Вы знаете. сегодня ночью я видела инопланетян...
- Ну да?
- Да! Часа в четыре ночи... У меня очень болело сердце, я встала, чтобы выпить таблетку... Хочу зажечь свет... Вдруг какая-то вспышка... Все вокруг осветилось... И звук такой, знаете. как будто лопнуло что-то... Не очень громкий. Я думаю: наверно, какой-то мерзавец бросил бомбу в контейн...
- В контейнер?
- Да... Взглянула вниз... контейн с мусором цел... Ничего не горит. Да и людей нет... Мерзавец бы не успел так далеко уйти, если бы сейчас взорвал... Вдруг... прямо напротив моего окна... около детского садика... восходит солнце... Громадный желтый шар... И всходит очень-очень быстро... Думаю: не может быть! У меня окна на запад, а солнце восходит на востоке... Да и рано еще. Пока я думала, шар исчез. Зажгла лампу настольную - она мигнула один раз и тут же сгорела...