Вдруг шепот: "Началось!"
Слепящее глаза гигантское белое облако, бесшумно взрываясь изнутри, растет, и так же бесшумно падают дома, скорее в подвал, где прятался в детстве,- ржавые кровати.
Вскакивает во сне, и чуткая Лейла тотчас просыпается:
"Что с тобой?"
И он долго не уснет, отчаяние, что ничего не изменить.
"Уедем, уедем отсюда!"
Ну вот, опять. Но куда? И роют, и роют, закапывая взрывчатку. Или железную коробку с купюрами (??) в саду под яблоней.
Куда-нибудь в глушь, где в горах, в непроходимом лесу спрятан дом, белеющий как сахар.
И этот день, когда валились или, взрываясь изнутри, оседали в пыли дома, станет днем грязевого извержения, а перед этим - ураган, и все, что случилось ДО (в сущности, вся жизнь),- это одно, а все, что после,- другое: радость длиной в три дня, с воскресенья до среды, С НЕЮ, а следом, миг в миг, вспышка, или гибель, круглая как шар, и он летел, приближаясь, или гонимый ветром, к высокой макушке ели, невиданно разросшейся ибо' питаема многослойным пеплом, чья радиоактивность (?) целительна для вечнозеленых, и великаны-ели заполонили землю.
А однажды, как увидел Расул родной дом, и он цел, розово светится на солнце, уже после того, как взорвали горько заплакал во сне, чего с ним не случалось, не помнит, даже когда весть о смерти матери пришла в его далеко, никак не уедет (уже похоронили! без него!). Свояченица Асия, сестра Лейлы, подробно написала, как умерла Месме-ханум и где ее похоронили, рядом с его отцом, и место нашлось: была заброшенная могила. И слова матери, якобы просила, чтоб Асия передала: "Это наше последнее пристанище", дескать, "и ты завещай, где б ни был, лежать рядом".
Даже пепел, помнится Расулу, что он подумал, высыплют из урны, и табличка на материнском или отцовском надгробии.
Дважды отсюда уезжал: в первый раз, это было очень давно,- взлет, надежды, пышные проводы, и часто, для души и по должности, наведывался, череда праздников, то свадьбы (три!., замужество младших сестер Лейлы, но две свадьбы играли почти одновременно: одну к радости всех, ибо по доброй воле и с благословения родных обеих сторон, а другую - вопреки желанию родных невестиной, или девичьей, стороны,- свадьба Асии...), то юбилей какой,- их немало, телеграммы на красных бланках, то симпозиум, и на, аэродроме ликованье, цветы, алые полотнища, и мчатся по гладкой дороге машины, обдуваемые теплым ветром, пахнущим нефтью.
А потом тяжкие два года и тридцать семь дней, когда заманил Джанибек, полные раздумий не на одну книгу.
- А ты напиши,- ему Лейла, когда надоест, изводит себя и ее своими безадресными угрозами и даже злорадством, что предчувствовал, провидел и грязевое извержение, и землетрясение, хотя никто уже не подтвердит, что именно он предсказал, даже Лейла, ибо Расул это прозрение носил в себе, не смея признаться и Лейле (или тем более ей?).
- Освободи душу, уйдешь, как я со своими куклами, в вымышленный мир. Удел слабых (сочинять).
- Ты говоришь точь-в-точь как Джанибек, будто подслушала нас.
- Джанибек?! - изумилась она.
- Да, это его слова: властвовать в придуманном мире - удел слабых! - Но я такое напишу!! - и кулаком в пустоту.
- В стихах?
- И в прозе тоже!
- Что ж, новый Расул, затмевающий славу своего знаменитого тезки! Только неизвестно, какого?
- Так уж их и много!
- Ну да, один - по ту, а другой - по эту сторон горной цепи, не тронутой землетрясеньем. Тут Расул и сказал:
- Как бы не так! И та была тронута, вмиг рухнули города, и эту, нас тоже не минует, вот увидишь! - И добавил: - Есть еще третий!
- Кто же?
- Посланник Аллаха!
- Ах да, я и забыла, ведь первое твое имя - Myхаммед, и ты Расул посланник Аллаха!
- Шутишь?!
- Какие тут шутки? Я к тому, что ты пророчествуешь, пугая нас, что и здесь грядет?
- Что грядет?
- Сам только что сказал: и нас не минует беда
- Да, случится непременно!..
Но о чем писать, да и что толку, когда прошло так много лет, и помнит ли кто, кому довелось в те год! жить, далекое-далекое время, когда чудо-город в несколько секунд рухнул, и вопли, и стоны, а кто-то как будто злорадствует, щайтаний блеск в глазах, ЭЙ, КТО ТЫ ТАМ И КАК ТЫ СМЕЕШЬ ЛИКОВАТЬ?!
Старое кончилось, а с ним ушло нечто такое, что казалось нетленным и вечным,- чужие лица, так похожие на твое, чужие речи, так понятные тебе,- это и ты, это и кто-то другой, чужой, И ТЫ ИЗГНАН.
"Но какой на улице нынче век?" - вопрошает слепой не понимая, что с ним и где он. Да, что толку - тем более что дома, и тот, что розово светится на солнце, v другие - высотные и полукругом растянувшиеся вдоль улицы имени... и многажды изменят имя!..- назван г народе Китайской стеной,- целы?..
Улягутся страсти, когда наступит новый век, и сбреют как в веке прошлом, бороды и усы,- но случится намного раньше, мог ли кто тогда подумать, И даже Расул скажи ему кто, что через год-другой... нет, не плутай, не терзайся, не морочь голову ни себе, ни Лейле, ни кому бы то ни было.
И все же: что бы ни случилось - ничто не берет Джанибека, так и бежать им наперегонки, Расулу и Джанибеку: то Джанибек вырвется вперед, а раньше Расул, а потом, как обойдет его Джанибек, ветер вдруг ускорение ураганное придаст ногам Расула и... вот уже впереди снова Джанибек!..
Бег и прочее - забавы: выгонишь в дверь - влезет в окно, а в резерве еще и антресоль, а то и чердак с маленьким окошечком.
И второй отъезд Расула.
Это были скромные семейные проводы, но как радовался Расул, что наконец-то вырвался (из лап Джанибека?), и былая энергия кипела в нем.
Лейла опьянела, сияет, ушли и сгладились морщины на красивых губах, которые все чаще были плотно сжаты, ибо крепилась, чтоб не наговорить дерзостей Расулу,- как он мучился, что скован, связан, загнан в тупик, ей не верилось, что Расул сумеет обойти Джанибека.
Разлука затянулась, кто б мог подумать?.. Лейла не пожелала ехать, да и Расул не уговаривал, хотя странно ему, что Лейла отпускает его одного, прежде непременно б поехала с ним, но мысль эта - как легкое дуновенье.
- Нет, нет, поезжай один,, от дохнем друг от друга,- заморочил он ей голову своими снами, особенно последним, когда "горько плакал", и эти его вскакивания во сне, бесшумные взрывы, растет гигантское облако над головой, и вспыхивают, сразу загораясь, дома: пусть уедет, может, успокоится, как думает Расул за Лейлу, объясняя ее холод, но ни его не тянет к ней, все силы и соки плавятся в думах (и о Джанибеке), какой-то рубеж, критический возраст: как повернется судьба и куда приведут пути-дороги? взлет? застой? в тупик?..
И Лейла не подает знака, мирные, вполне семейные отношения, ОНА БЕЗУПРЕЧНА и Расул вздыхает, ибо кажется ему, что где-то впереди, уже близко, ждет ее угасанье (как она перенесет?), что ж, пора,- он привык думать за жену. ТЫ НЕ МОЖЕШЬ НИ В ЧЕМ УПРЕКНУТЬ МЕНЯ, и зреет в нем нечто, создавая иллюзию свободы, и неясные, но отчего-то приятные чувства шевелятся в душе.
"Но учти,- ему Лейла однажды, и от ревности во взгляде пронзительный гнев, а Расул видит себя в овальном зеркале, что висит в прихожей, глупая улыбка на лице,- да, учти, если что-то у тебя случится, знай, что у меня уже случилось!"
Слишком многое их объединяет, он ухожен, выглядит моложе своих лет. "Это заслуга Лейлы",- любит говорить он, такая идеальная пара, не сглазить бы, всюду измены, разводы, скандалы с заявлениями, разбирательствами, выговорами, да и Лейла красива, иногда вызывающе, особенно как облачится в замшевую юбку, и полнота ее какая-то собранная, таит энергию, поистине Шемаханская царевна, как назвали ее северные сослуживцы Расула,- большие, чуть выпуклые, как миндаль, глаза, суживающиеся к вискам, и густые-густые ресницы, не изогнутые, а прямые, как стрелы.
Так и мечется (один ли он?) меж тщеславием, мечтая о власти, так и манят вершины, и любовью, движимый ненасытным голодом (и жаждой). ЧТО Ж, ТЫ И СОХРАНИЛА МЕНЯ МОЛОДЫМ, ТЫ И СОСТАРИШЬ, ЧТОБ ВЫГЛЯДЕЛ НА СВОИ ГОДЫ.