Дэн приподнял голову, затем зарылся в ее шелковистые волосы, с дрожью вдыхая их запах. Дэн медленно отступил, и глаза их встретились.
– Ты пришла, – сказал он снова.
– Пришла, – сказала она, улыбаясь.
Он накрыл ее плечи рукой и направился к двери.
– Погоди-ка, – сказала Линдси и вытащила камеру из сумки. – Улыбаемся! – сказала она. Она проворно сновала вокруг него, фотоаппарат беспрерывно щелкал, кадр шел за кадром.
Дэн засмеялся, широко развел руки и картинно откинул голову.
– Почему не вылетает птичка? – спросил он. – Я так ее люблю.
Линдси не могла не рассмеяться вместе с ним и вдруг, посмотрев в небо, подумала, что их смех – такой прекрасный, свободный и немыслимо живой, не мог не быть чем-то материальным. Качая головой и удивляясь собственной глупости, она последовала в здание через открытую Дэном дверь. Они оказались в маленьком холле с тремя запертыми двустворчатыми дверьми в стене напротив.
– Как тут тихо, – прошептала Линдси.
– Точно. Теперь послушай, Линдси. Тебе нужно получить кратенькую информацию о том, что я буду играть. Это будет кульминационная сцена из третьего акта пьесы. Парнишка вернулся домой из Вьетнама и узнал-таки, что за время его отсутствия жена завела любовника. Он идет на улицу, долго разговаривает с ночными звездами, спрашивает, их ли мерцание он видел однажды в джунглях. Затем рассказывает им, что он там выделывал, весь этот кошмар, а дальше – о том, что узнал о жене. Улавливаешь?
– Да, – закивала Линдси. – Все это звучит ужасно грустно.
– Что есть, то есть, ангел мой, такова жизнь. Итак. Я буду представлять, что ты – это звезды. Я буду говорить с тобой. Я не смогу тебя видеть, но буду знать, что ты – там. Ты – мое средоточие. И только ты будешь для меня существовать. Идет?
– Идет. Ты нервничаешь?
– Не то слово. Мне нужно во что бы то ни стало получить эту роль. Она моя, я это ощущаю всей кожей.
– Покажи им, где раки зимуют, О'Брайен. – Она провела своими губами по его губам. – Сломай руку, или ногу, или что там тебе предписано по роли.
– Оставь эти глупости, – сказал он, ухмыльнувшись. – Я все устрою так, что роль будет моей.
Одна из деревянных дверей открылась, и оттуда высунулась голова.
– О'Брайен?
– Точно.
– Ваша очередь. Поторопите свою задницу.
– Просто очаровательно, – пробормотала Линдси.
Дэн быстро поцеловал ее и бережно усадил на последнее сиденье в заднем ряду, а сам пошел по проходу, расстегивая на ходу куртку.
Когда глаза привыкли к темноте, Линдси огляделась. Потом сняла куртку и положила сумку на пол – ей показалось, что она находится в холодной и сырой пещере. По спине поползла дрожь. Единственное пятно света было где-то вдалеке – на сцене.
Не нравится ей это место, подумала Линдси. Не хочется ей приходить сюда, в мир притворства, где не было ничего реального, настоящего, во что можно было бы поверить. Господи, нет, она не может оставаться здесь, в этой ужасной темноте, которая, казалось, обвивалась вокруг нее, высасывая воздух из легких.
– О'Брайен! – прогремел голос. Линдси подпрыгнула в кресле. – Валяй. Гони свой кусок. Мы не можем убивать на тебя целый день, малыш.
Дэн вступил в круг света, и Линдси окаменела на своем сиденье. Он был весь в черном: черные брюки, черный свитер, темные волосы, поблескивающие на манер вороньего крыла. Звук ее сердца заполнил все на свете, и она судорожно стиснула руки на коленях, каждая мышца тела напряглась.
– Я готов, – сказал Дэн.
– Тогда начинай, – раздался голос из темноты.
Дэн вышел из круга света, затем снова появился в нем, сделал несколько медленных шагов, остановился. Он посмотрел вверх, как бы на небо, затем перевел взгляд на зрительный зал. Их разделяли ряды сидений и гнетущая темнота, но Линдси почувствовала, как их глаза встретились. Она ощущала напряженность, с которой он смотрел на нее, и очнулась от щемящей боли в груди: оказалось, она задержала дыхание. Линдси соскользнула на край сиденья и вцепилась в спинку переднего кресла, не замечая боли в пальцах.
Ее глаза были прикованы к Дэну.
И вот он заговорил.
Он изливал все свои горести звездам, которыми была она. Линдси забыла про темноту, холод исчез, театра больше не существовало. Были Дэн и слова, которые он говорил ей, звеневшие от муки и отчаяния. Он протянул к ней руки, уронил и вновь продолжил говорить срывающимся от переполнявших его чувств голосом, рассказывая про ужасы, свидетелем которых был, о всем том, что потерял.