– Бен, – сказала Линдси, сквозь слезы пытаясь отыскать лицо брата, – Бен, пожалуйста, прошу тебя, скажи, что это неправда. Бенни, слышишь? Не надо, чтоб это было правдой!
Бен посмотрел на сестру, ее боль и отчаяние отразились на его лице.
– Мне жаль, Линдси, мне чертовски жаль…
– Нет, я отказываюсь верить в это, я не буду, я… не могу, не могу!
– Это – правда, – сказал Бен спокойно. – Джейк отказался разрешить тебе жить здесь снова и, не пожалев денег, купил в придачу молчание города. Но будут ли молчать об этом теперь? Не знаю. Его боялись, но его больше нет. Люди, разделявшие его образ жизни, никуда не делись. Однажды они могут прийти, и тогда… – Бен дрожащей рукой провел по волосам. – Не представляю себе, что тогда будет. Я рассчитывал, что, сумев как можно быстрее вывезти тебя из этого города, огражу от этих проблем.
– Выходит, ты не верил в мою карьеру в роли фотографа? – с упреком спросила Линдси. – Ты просто хотел, чтобы я поскорее уехала, сплавлял меня, как в свое время это сделала мама?
– Из любви к тебе, Линдси, – сказала Меридит с отчаянием в голосе. Она на мгновение прижала руки к вискам, а когда вновь заговорила, голос ее был хриплым. – Я так себя виню за все, Линдси. Я была всего лишь слабой, запуганной женщиной, и у меня не хватило смелости вступить в борьбу с Джейком. Он бы уничтожил саму фамилию Сен-Клэр, бессовестно оболгав моих милых, умерших стариков. Он бы заплатил людям, и те на суде засвидетельствовали бы, что я беспутная и никуда негодная мать. Моя гордость оказалась сильнее моего желания разрушить весь этот блеф. Да, мне следовало бы бороться с ним, выигрывать у него дюйм за дюймом, забрать вас с Беном и начать новую жизнь где-нибудь в другом месте. Но я не знала, как жить, потеряв репутацию, уважение, друзей – все то, что я имела, будучи его женой. В том, что я тебя потеряла, вина не Джейка, а моя собственная. Из-за своей нерешительности я потеряла тебя и сейчас умоляю простить меня.
– Ты бы и не смогла победить его, мама, – сказал Бен. – Я тысячу раз говорил тебе об этом все эти годы. Он бы все равно взял верх. А я? Джейк получал извращенное наслаждение, измываясь надо мной, насмехаясь над нашей беспомощностью. Он при каждом удобном случае бередил мои раны, а я был вынужден молчать, хотя весь кипел от ненависти к нему и к себе. Он перерезал для меня все доступы к нему, не давая возможности примириться с ним и попытаться воспринимать его таким, каков он есть. Болезненное наслаждение от зрелища моего унижения значило для него больше, чем чувства, которые он, возможно, питал ко мне. Черт побери, Линдси, тебе следовало сидеть в своих заграничных школах и носа сюда не совать, и ты бы по-прежнему была в стороне от этого ада. Все это делалось для тебя, неужели ты и сейчас этого не видишь?
– Что я вижу, – сказала Линдси, смахивая слезы со щек, – так это двух незнакомых людей. Еще один незнакомый мне человек лежит в свежей могиле. Я взрослая, но вы продолжали обращаться со мной, как с ребенком, даже тогда, когда в этом не было больше необходимости. Я имела право знать правду. Да, я боготворила отца. Но как же вы смели манипулировать мною столько лет? Хорошо, больше этого не будет. Теперь я сама буду отвечать за себя. И не вам отныне судить, что я делаю или не делаю, так или не так.
– Линдси… – начал Бен, шагнув к ней.
– Оставь меня. О, Боже, как подумаю о лжи, которой ты кормил меня целых десять лет!.. Пешка! Я была маленькой, глупой пешкой в ваших подлых играх. Десять лет! Но теперь – ни секунды больше.