— Разумеется, нет.
— Тебе представился удобный случай. — Он легонько стукнулся фужером о ее фужер. — Расскажи, когда ты впервые попробовала шампанское.
— Не помню. Нам с детства подавали за ужином вино, разбавленное водой. Учили разбираться в винах, как их подавать, к каким блюдам, какой бокал для красного вина, какой для белого. Это было необходимо. В двенадцать лет я без труда могла организовать официальный ужин на двадцать персон.
— Серьезно?
Сибилл рассмеялась, чувствуя восхитительную легкость в голове.
— Это особое мастерство. Им следует владеть в совершенстве. Ты только представь, какой жуткий конфуз, если хозяйка неправильно рассадит гостей? Или подаст не то вино к основному блюду? Весь вечер насмарку, репутация загублена. Народ, собирающийся на подобные мероприятия, готов вынести скуку, но не низкосортное «Мерло».
— И тебе часто приходилось выступать в роли хозяйки на официальных ужинах?
— Случалось. Начинала с маленьких приемов, так называемых репетиций, на которые родители приглашали своих близких приятелей, чтобы те оценили мои навыки. А когда мне исполнилось шестнадцать лет, мама устроила большой прием в честь французского посла и его супруги. Это был мой первый официальный выход в свет. Я не помнила себя от страха.
— Оттого, что мало практиковалась?
— О, практики у меня было достаточно. Правила этикета мне вдалбливали всю жизнь. Просто я была ужасно застенчивая.
— Застенчивая? — повторил он, убирая ей за ухо упавшую на лицо прядь. Один — ноль в пользу Мамаши Кроуфорд.
— И глупая. Каждый раз, когда я представала перед гостями, у меня схватывало живот, а сердце едва не выпрыгивало из груди. Я пребывала в постоянном страхе. Боялась, что разолью что-нибудь, скажу что-то не то или вообще не найду, что сказать.
— А родителям ты говорила?
— Что?
— Про свой страх.
— О! — Она махнула рукой, словно нелепее вопроса не слыхала, затем взяла бутылку и сама наполнила свой бокал. — Зачем? Я должна была выполнять то, что от меня требовалось.
— Почему? Что случилось бы, если бы ты отказалась или допустила оплошность? Тебя избили бы, заперли в чулан?
— Нет, конечно. Мои родители не монстры. Но они были бы разочарованы, недовольны. Ты не представляешь, как это ужасно, когда они смотрят на тебя, будто на дефективную: губы плотно сжаты, глаза излучают холод. Гораздо проще выполнить свои обязанности. И в конце концов я научилась управлять собой. Выработала определенный подход.
— Наблюдай, но не участвуй, — спокойно констатировал он.
— Это стало моей профессией, в которой я достигла некоторых успехов. Да, наверное, я не исполнила свой долг: не сделала хорошей партии и теперь не устраиваю тех мерзких официальных приемов, не воспитываю двух послушных благонравных детей, — с жаром продолжала она. — Зато я прекрасно распорядилась полученным образованием и нашла свое призвание, которое больше соответствует моему характеру и темпераменту, чем роль супруги важного чиновника. Мой бокал пуст.
— Давай чуть помедленнее…
— Это еще почему? — Она со смехом извлекла из корзины вторую бутылку. — Здесь все свои, я пьянею и весьма довольна своим состоянием.
Ну и ладно, решил Филипп, забирая у нее бутылку. Разве он не стремился проникнуть под ее отшлифованную чопорную оболочку? Теперь, когда он добился своего, незачем идти на попятную.
— Но ведь ты когда-то была замужем, — напомнил ей Филипп, открывая шампанское.
— Я же объясняла тебе: это было не всерьез. Тот брак нельзя принимать в расчет. Необдуманный шаг, смешная, нелепая форма неудавшегося протеста. Бунтарь из меня получился никудышный. Ммм. — Она глотнула шампанского и взмахнула бокалом, жестикулируя. — Я должна была выйти замуж за одного из сыновей коллеги отца из Великобритании.
— За которого?
— О, за любого. Они оба подходили. Дальние родственники королевы. Моя мама решила во что бы то ни стало выдать свою дочь замуж за лицо королевской крови. Это был бы настоящий триумф. Конечно, мне тогда еще было всего четырнадцать лет. Куча времени, чтобы до мельчайших подробностей распланировать мое будущее. Полагаю, она решила, что в восемнадцать лет я должна быть официально помолвлена с одним из них, в двадцать лет — свадьба, в двадцать два — первый ребенок. Она все рассчитала.
— Но ты не подчинилась.
— У меня не было возможности. А так я и не подумала бы отказаться. Я не смела перечить ей. — Она с минуту поразмыслила над сказанным и запила мрачные рассуждения шампанским. — Но Глория совратила их, сразу обоих, прямо в нашей гостиной. Родители в это время были в оперном театре. Кажется, слушали Вивальди. В общем… — Она махнула рукой, глотнула шампанского. — Они вернулись домой, застали их за непотребным занятием. Последовала ужасная сцена. Я прокралась вниз и немного подсмотрела. Они были голые. Не родители, конечно.