— Мне не хотелось бы, чтобы он воспринял это как взятку, будто я пытаюсь купить его привязанность. Сама не знаю, что на меня нашло. Просто когда начала выбирать, уже не могла остановиться.
— Я на твоем месте перестал бы искать оправдания добрым порывам своей души. — Он ласково дернул ее за руку. — И прекрати грызть ногти.
— Я не грызу ногти. Я никогда… — Оскорбленная, она глянула на свою руку и увидела обгрызенный ноготь большого пальца. — О Боже, правда. С пятнадцати лет такого со мной не было. Где моя пилочка?
Она схватила сумку и вытащила маникюрный набор. Филипп шагнул к ней.
— Ты была нервным ребенком?
— Что?
— Грызла ногти?
— Дурная привычка, только и всего. — Она принялась выравнивать ноготь.
— Вы хотели сказать, нервная привычка; не так ли, доктор Гриффин?
— Возможно. Но я с этим справилась.
— Не совсем. Грызешь ногти, — начал перечислять он, придвигаясь к ней ближе. — Страдаешь мигренями.
— Только иногда.
— Питаешься нерегулярно, — продолжал он. — И не говори, будто ты ужинала сегодня. Не поверю. По-моему, твои упражнения на дыхание не очень-то способствуют избавлению от стресса. Давай лучше опять испытаем мой способ.
— Мне нужно идти. — Он привлек ее к себе. — Пока не поздно.
— Уже поздно. — Он тронул губами ее губы, раз, другой. — Тебе придется остаться. На улице темно, холодно, льет дождь, — тихо говорил он, пощипывая ее губы. — А ты плохо водишь машину.
— Просто у меня… — Пилочка выпала из ее рук. — Нет опыта.
— Я хочу отнести тебя в постель. В мою постель. — Следующий поцелуй был глубже, продолжительнее. — Хочу снять с тебя твой костюм, предмет за предметом, и посмотреть, что под ним.
— Не знаю, как у тебя так получается. — Ее дыхание участилось, тело размякло. — У меня все мысли разбегаются от твоих прикосновений.
— А мне нравится их разгонять. — Он просунул ладони под ее элегантный пиджак. — Нравится приводить тебя в замешательство и в трепет. Когда ты дрожишь, мне хочется вытворять с тобой самые разные вещи.
Ее уже бросало то в жар, то в холод.
— Какие… вещи?
Филипп глухо хмыкнул, прижимаясь губами к ее шее.
— Сейчас покажу. — Он подхватил ее на руки и понес в спальню.
— Это не в моих правилах. — Откинув назад волосы, она смотрела ему в лицо.
— Что не в твоих правилах?
— Я обычно не прихожу домой к мужчине, не позволяю, чтобы он нес меня в свою постель. Это не в моих правилах.
— Будем считать, что ты изменила своей манере поведения. — Филипп поцеловал ее и положил на кровать. — Под воздействием… — Он помедлил, зажигая три свечи на элегантном подсвечнике в углу комнаты. — Активной стимуляции.
— Тогда еще простительно. — Пламя свечей чудесным образом преобразило и без того невероятно красивое лицо. — Просто ты такой обаятельный.
Он рассмеялся и, скользнув к ней на кровать, ущипнул ее за подбородок.
— А ты такая неустойчивая.
— Вообще-то нет. На самом деле мои сексуальные аппетиты ниже среднего.
— Вот как? — Он приподнял ее, чтобы снять пиджак.
— Да. Я выяснила, для себя… э-э… что, хотя интерлюдия сама по себе может быть приятным действом… — Она затаила дыхание, потому что его пальцы начали медленно высвобождать из петель пуговицы на ее блузке.
— Приятным?
— У меня редко возникает, если вообще возникает, желание повторить. Просто у меня такая гормональная организация.
— Разумеется. — Он склонился к ее грудям, соблазнительно вздымающимся из чашечек бюстгальтера, и стал водить языком по нежной коже.
— Но… но… — Его язык проник под ажурную ткань, и она стиснула кулаки, млея от наслаждения.
— Ты пытаешься думать.
— Пытаюсь понять, способна ли я думать.
— Ну и как, получается?
— Не совсем.
— Ты говорила мне о своей гормональной организации, — напомнил он, стягивая с нее юбку и не отрывая глаз от ее лица.
— Правда? Ах да… у меня вертелась такая мысль. — Где-то в голове, словно в дурмане думала она, содрогаясь от прикосновения его пальцев.
Увидев на ней опять столь возбуждающие чулки с резинками, только на этот раз дымчато-черные, Филипп пришел в восторг. Черные трусики тоже идеально гармонировали как с чулками, так и с бюстгальтером того же цвета.
— Сибилл, мне нравится то, что под твоей одеждой.
Он перенес губы на ее теплый живот и тут же почувствовал, как напряглись ее мышцы. Она потерянно охнула, заерзала под ним.
Он мог делать с ней что угодно. Сознание собственной власти пьянило как терпкое вино. И он медленно ласкал ее, продлевая каждое блаженное мгновение, и сам погружался в экстаз.