— Так ваши Бабурова допрашивали? — в деле, что давал мне Шаболдин о том не было ни слова. Хотя оно и понятно — розыск Бабурова и следствие по Малецкому вели разные управы, а единой информационной системы тут и близко нет.
— Сам же я и допрашивал, — сказал Елисеев, когда удалился слуга, поставив на стол кофе с пирожными.
— И как он вам показался? — стало мне интересно.
Елисеев задумался. Отхлебнул кофе, отделил ложечкой кусочек пирожного, отправил в рот, прожевал, снова глотнул кофе.
— Нехорошо показался, Алексей Филиппович. Вроде и говорил гладко, не жался и не мялся, а вот видно — не всё говорил, что знал, не всё. Но поймать его было не на чем. Лизунов — тот просто невеликого ума человечек, но говорил всё то же самое, что и Бабуров, в показаниях оба не путались, а моё сыскное чутьё к делу не пришьёшь, тут доказательства надобны. А потом Бабуров пропал, мне Борис Григорьевич сказал. Чёрт, залёг на дно, паскудник, вот не иначе!
— Бабуров мёртв, — не стал я темнить. — Архимандрит Власий прислал о том бумагу по итогам молитвенного разыскания. Меня интересуют обстоятельства его смерти и место, где находится тело.
— Вот как, — Елисеев явно заинтересовался. — А можно ли спросить, почему вас это интересует?
— Я действую по просьбе его вдовы. Она помогла вытащить меня с того света, когда я пулю под сердце получил.
— Кхм, — Елисеев снова встал и поклонился. — Прошу простить, Алексей Филиппович.
— Понимаю, служба у вас такая, — лёгким кивком я показал, что извинения приняты. — Да вы садитесь, Фёдор Павлович. На будущее я бы вас попросил, если вам что от Лидии Бабуровой нужно будет, вы сначала мне скажите, я у неё узнаю и вам передам. Или сам её к вам приведу.
— Так и сделаю, Алексей Филиппович, —заверил меня пристав.
— А сам Малецкий что говорил, почему у Эйнема в лавке встречи назначал? — продолжил я.
— Так он-то у Эйнема постоянно сладости покупал, — пояснил Елисеев. — У него в лавке и скидка была именная, аж семь процентов. Ну мало ли кто мог с ним в одно время в той же лавке быть?
Да, просто и со вкусом. Умён был Малецкий, умён...
— А что у него с подручными не так вышло, что они его вам сдали? — заинтересовался я.
— Не знаю, — нехотя признал Елисеев. — Мы и самих тех подручных не установили. Хотя понятно, что в одиночку Малецкий те сведения собирать не смог бы.
— Не установили? — удивился я. — Это как? Вы что же, под заклятием Малецкого не допрашивали?
— Не допрашивали, — подтвердил Елисеев. — Он на первом же допросе сказал, что у него непереносимость к инкантации, и что бумага о том от врачей есть. Мы к нему домой людей отправили, бумагу ту привезли, я её сам читал. Прикрыв на секунду глаза, Елисеев по памяти произнёс: «Врождённая болезненная непереносимость к инкантационным воздействиям, сопряжённая с угрозою для жизни». Бумага выдана в Головинской больнице, заведение солидное и уважаемое, там врать не будут. А мёртвым Малецкий был нам не нужен.
В голове громко щёлкнуло. Вот она и зацепочка...
— А кто бумагу подписал?— предвидение тут же подсказало ответ, но мне нужно было услышать его от Елисеева.
— Доктор Ломский, Игнатий Федосеевич, — сказал пристав. — Заверена печатью Головинской больницы, всё честь по чести. Ломского я опрашивал, он всё подтвердил. Сказал, что Малецкого не то что допрашивать под заклятием, его даже лечить заклятиями нельзя, умрёт. А что такое?
— А то, Фёдор Павлович, — злобно усмехнулся я, — что Пётр Бабуров восемь лет в доме Ломского прислуживал. И три года был служителем в Головинской больнице, куда его Ломский же и пристроил.
— Вот же...! — в последний момент Елисеев удержал готовое вырваться ругательство.
В свете столь неожиданно открывшихся обстоятельств договориться с Фёдором Павловичем о получении мною списков с допросных листов Лизунова и Бабурова труда не составило. Доктора Ломского Елисеев именно что опрашивал, а не допрашивал, то есть запись не велась, поэтому пришлось мне удовлетвориться впечатлениями, коими Елисеев со мной поделился. По его словам, держался Ломский спокойно и ровно, отвечал уверенно и без запинок. Что бумага была составлена ещё в четырнадцатом году, меня не удивило — Малецкий решил заранее обеспечить себе защиту от допроса под заклятием. А то, что Бабуров в то время служил у Ломского, на определённые мысли наводило. Узнать бы ещё, где именно Ломский освидетельствовал Малецкого — в больнице, у себя дома или на дому у пациента... Но эту задачу я спихнул Елисееву.