Более-менее справившись с обуревавшими его чувствами, Митька засыпал нас вопросами. Естественно, меня ему тут же и сдали, так что мне, бедному, и пришлось за всех отдуваться с ответами. Митьку, понятно, слегка разочаровало, что ещё толком неизвестно, когда эти винтовки пойдут в армию, что ему пока что так и придётся иметь дело в лучшем случае с капсюльными штуцерами, а уж то, что всё это добро мы увезём с собой, ничего ему не оставив, привело братца чуть ли не в уныние, но ничего, смирился.
Сократив дистанцию, мы взялись за карабины под револьверный патрон, и тут Митьке снова пришлось впадать в восторг, на сей раз от скорострельности непривычного оружия. Впрочем, это достоинство карабинов оценили мы все, а Оленька даже бросила рисовать и сидела, зажав ушки и разинув ротик.
Следующим нумером программы шли револьверы. Приноровиться к ним оказалось чуть сложнее, чем к винтовкам и карабинам, всё же удерживать оружие двумя руками или одной, разница ощутимая, но ничего, справились. Да, при использовании самовзвода жать на спуск приходилось с изрядным усилием, но мы вполне справлялись, а уж на ручном взводе всё шло просто чудесно, особенно с меткостью.
Закончили мы пальбой из охотничьих ружей, убедившись, что и с ними всё хорошо. Митьку, понятно, они тоже воодушевили до крайности. Ну да, для него тут новым, непривычным и потому приятным оказалось всё, что мы привезли. Какое-то время так и стояли, слегка оглохшие, закопчённые пороховым дымом и донельзя счастливые. Мало того, что мы сделали-таки новое оружие, так наконец и довелось вволю из него пострелять. Васька, ясное дело, не в счёт, он-то успел и раньше, а вот мы с отцом и дядей прониклись по-настоящему. Про Митьку я уж молчу, младший просто блаженствовал.
Вот тут нас и прорвало. Дядя Андрей аж глаза закатил от предвкушения, рассказывая, как он теперь насядет на генералов, отец выглядел одновременно довольным и задумчивым, не иначе, подсчитывая в уме доходы, Васька с полным на то правом светился гордостью, а про Митьку и говорить нечего, уже сказал.
Я же, прикинув, сколько мы сегодня пожгли патронов, мысленно похвалил себя за мудрое решение обязать Ваську отправить несколько ящиков этого добра из Александрова в Москву. Того, что мы привезли с собой, хватит ещё на пару таких выходов, ну или на три-четыре, если экономить, а дома и мне надо будет практиковаться, и получателей стреляющих подарков пригласить в тир, что наконец оборудован в подвале. Но это не сегодня. Сегодня я радовался нашему общему успеху, даже не особо выделяя свою ведущую в нём роль. Да и ничего бы я без отца, дяди и брата не сделал, так бы всё в голове и осталось.
Оля похвасталась свежесделанными рисунками, вызвав у всех новую волну восторга. Честно скажу, весело было смотреть, как отец с дядей, будто какие мальчишки, восхищались своими изображениями. Впрочем, Оленьке следует отдать должное — обычная для её сделанных вне стен гимназии рисунков живость придавала этим листкам бумаги совершенно особую притягательность. А уж в паре с безошибочной узнаваемостью персонажей смотрелись рисунки просто великолепно.
— Что же ты, сестрица, рисунки-то не подписала? — попенял я.
— А зачем? — искренне удивилась Оля. — В гимназии да, подписываю, чтобы Елена Платоновна не путалась, а тут-то никто ж, кроме меня, и не рисует...
— Привыкай, сестрёнка, — назидательно сказал я. — Будущие поколения должны знать, кто такое рисовала.
Оленька весело хихикнула и принялась подписывать свои художества. Ясное дело, они тут же были нам и подарены — каждому его персональное изображение, а групповые Оля оставила себе под взятое с неё слово привезти их в Москву, когда они с матушкой, Татьянкой и Митькой вернутся.
Вернувшись, мы почистили оружие, отмылись и отобедали, утоляя внезапно проснувшийся аппетит. Впрочем, почему внезапно-то? Прогулка по свежему воздуху, сдобренная обилием радости и восторга, желанию плотно и вкусно поесть очень даже способствовала.