Вот тут-то передо мной во весь рост встал и ещё один вопрос: неужели Ломская не понимала, что её ждёт подобный ответ? Ладно, если она и правда добросовестно ошиблась насчёт бесплодия княгини Бельской, тут всё ясно. А если не ошиблась? Если вся эта комбинация была задумана и исполнена, как я предполагал, предумышленно и целенаправленно? Ради чего и ради кого Евдокия Ломская пошла на такое? Но саму Ломскую о том теперь уже не спросишь...
Увы и ах, возвращение отца с матушкой из Коломны принесло только косвенное подтверждение моих умственных построений, и то одно лишь единственное. Как рассказала матушка, супруга градоначальника, вспоминая события с остановкой Бельских в городе, с завистью говорила, насколько быстро княгиня Елена Фёдоровна оправилась от родов, и это при том, что княгиня в таком-то возрасте рожала впервые! Ну да, если не знать того, что было известно нам, и правда, можно позавидовать.
А потом был праздник. На день моего рождения за столом собралась вся семья, не обошлось и без гостей. Дядя Андрей прибыл с женой Натальей Михайловной и двумя младшими дочками, шестнадцатилетней Еленой и четырнадцатилетней Ольгой, которые пока жили у него. Единственный сын дяди, мой ровесник, отбывал сейчас службу подпоручиком в Царском Конном полку и прибыть не мог. Ну и без отца Маркела и доктора Штейнгафта, ясное дело, не обошлось. Наговорили мне добрых слов, нажелали всяческих полезностей, надарили подарков. Господи, как же оно хорошо — хоть один день провести в простых домашних радостях! Тем более, сейчас я отмечал своё двадцатидвухлетие, а в последний день рождения, который я встречал дома до этого, мне исполнилось аж шестнадцать. Ну да, учёба в Мюнхене, неполный год на царской службе, вот и не выходило отметить очередной персональный новый год в кругу семьи. Целых пять раз подряд не выходило, вот так...
Когда все гости отпоздравлялись, я толкнул ответную речь, длинную и прочувствованную, где сказал по нескольку добрых слов в адрес каждого и каждой из присутствующих. На меня нашло какое-то неожиданное вдохновение, и я разливался соловьём в похвалах и благодарностях. На том торжественная часть и завершилась, в застолье был устроен перерыв, разделивший нашу большую компанию на три части. Мы с отцом, дядей, Василием, отцом Маркелом и доктором Штейнгафтом скрылись в отцовском кабинете, матушка с тётей Натальей и Анной ушли побеседовать о своём, о женском, младшие под предводительством Митьки спустились в сад. О делах не говорили, не до того было, да и для отца Маркела и Рудольфа Карловича наши разговоры явно не предназначались. Зато когда священник и доктор ближе к вечеру откланялись, дядя, выслушав новости из Коломны, вывалил на нас и свои известия.
— Боярин Сергей Михайлович Пушкин слёг с сердечным приступом, — так, а вот этакого поворота никто, похоже, не ждал...
Кажется, выборы нового думского старосты будут внеочередными и, возможно, уже очень скорыми. И что бы это могло значить для меня? Если точнее — как поведут себя Бельские? Попробуют ли ускорить свадьбу? Да нет, вряд ли. Им такое даже на руку — дядя станет думским старостой сейчас, а не через два года, когда должны были бы состояться выборы, а значит, Бельским светит родство не с будущим, а с действующим первым лицом в Боярской Думе.
— Приходил тут ко мне князь Георгий Бельский, — продолжал дядя. Так, глава старшей ветви и всего рода Бельских, стало быть. — Спрашивал, за что арестовали Евдокию Ломскую.
А и хорошо же в Елоховской губной управе с дисциплиною! Узнать об аресте известной московской целительницы князь мог и из других источников, а вот то, что о её самоубийстве не знает пока вообще никто, стоит поставить людям Шаболдина в заслугу.
— Забеспокоился глава Бельских, значит, — с лёгким злорадством отметил я. А что, имею право! Не настолько же я наивен, чтобы полагать, что глава рода ничего не знает о хитрой затее младшей семьи и никак к ней не причастен...
— Забеспокоился, — с довольным видом согласился дядя.
— Так можешь его успокоить, — прикинув так и этак, я решил, что сокрытие самоубийства Ломской свою задачу выполнило и можно его отменить. — Евдокия Ломская повесилась в камере.
— Как?! Когда?! — посыпались вопросы.
— В петле из собственных чулок, в первую же ночь после ареста, — ответил я на оба сразу.