– Так, говоришь, он умер не в одиночестве? – спросила Линдси охрипшим от слез голосом.
– Нет, дорогая моя, нет. У него были ты и Уиллоу, Джи Ди и Бен, все мы, целая семья. Он знал, что мы его ценим и нуждаемся в нем. Не омрачай же его память сознанием выдуманной вины, Линдси; это было бы несправедливо и по отношению к нему, и по отношению к нам. Он оставил след в нашей жизни, и мы сохраним светлую память о нем. Да будет ему земля пухом. Живые должны жить и думать о живых.
– Да, – сказала Линдси. – Ты права, конечно же, ты права. О, мама… – Слезы застряли у нее в горле. – Мамочка, прижми меня к себе, только на минутку, прошу тебя!
– О, моя Линдси, доченька моя, – всхлипнула Меридит. – Я так тебя люблю.
И она обняла и прижала к себе дочь.
Они стояли на самом солнцепеке, чуть покачиваясь, и слезы как бриллианты блестели на их щеках. На деревьях пели птицы, и аромат летних цветов струился в воздухе.
Линдси медленно подняла голову.
– Я… Ого!.. Она опять толкается во мне, моя крошка.
– Я тоже это почувствовала, – сказала Меридит. – Придется поговорить с этой юной леди о необходимости уважать свою старенькую бабушку. Давай сядем, Линдси. С тебя не так уж и давно сняли гипс, а эта мисс толстушка прибавляет тебе дополнительный вес.
Они опять сели в кресла, и Линдси, вздохнув, на мгновение закрыла глаза, после чего посмотрела на мать.
– Бен и Джи в курсе, что Дэн – отец Уиллоу, – сказала Линдси. – Мне пришлось сказать им, когда я рекомендовала Дэна на роль. Теперь ты тоже знаешь это.
– Да, и смею тебя заверить, что вовсе не собираюсь вмешиваться в твои дела, хочу только сказать одну вещь, не спрашивая на это разрешения у Бена. Он сказал, что Дэн любит тебя, хотя в то же время ты ему противна.
– Любит… но… противна, – медленно повторила Линдси. – Да, еще бы не противна. Поздно, никакой надежды нет и быть не может.
– Надежда всегда есть, Линдси. Дэн любит тебя, это раз, ты ждешь Уиллоу, это два.
– Мама, он не хотел Уиллоу и был бы против ее рождения. Я знаю, это звучит ужасно, может, создается впечатление что Дэн – холодный и бесчувственный человек, а на деле все наоборот, и причиной тому – тяжелое детство. У них в семье было очень много детей и очень мало денег, и он твердо решил не иметь детей, пока не будет в состоянии обеспечить их. Он никогда не стал бы заниматься со мной любовью, если бы знал, что я не предохраняюсь. Это не его вина, а моя. И Уиллоу – тоже моя, а не его.
– Боже, – сказала Меридит, качая головой. – И для чего мы всегда все запутываем. По нашим старомодным воззрениям женщина не может забеременеть в одиночку и мужчина всегда несет ответственность, если это происходит, но я понимаю, что ты имеешь в виду. Хотя больше всего меня тянет сбегать в магазин и купить пушку, чтобы с поднятыми руками привести его сюда и заставить поступить так, как полагается мужчине. Моя собственная понятливость сводит меня с ума.
Линдси засмеялась.
– Ты прелесть, мама.
– Линдси, до чего же приятно слышать твой смех. Мы все так переживали за твое состояние.
– Теперь со мной все будет в порядке. Мне надо думать о будущем моей Уиллоу. Я собираюсь вернуться в свою квартиру. Еще до приезда Бена из Аризоны.
Меридит нахмурилась.
– Зачем? Палмер и я так рады, что ты живешь здесь. Нам всем было бы спокойнее, если бы мы знали, что за тобой присматривают.
– А куда я буду прятаться, когда Бен и Джи Ди приведут его сюда?
– Кажется, поняла, – сказала Меридит со вздохом. – Как я завидую Уиллоу, которая в свои шесть месяцев может смело топать ногой, выражая недовольство и возмущение.
Меридит остановилась и внимательно посмотрела на дочь.
– Теперь, после всего, что я знаю, для меня нет сомнений, Линдси, что этот человек, этот мужчина должен знать о ребенке. Точно так же, как и Уиллоу. Неужели она не имеет права знать отца?
– Но он не захочет быть отцом!
– Но он сам должен сказать об этом! Существует такая вещь, как право посещения детей, Линдси. Лучше иметь отца, живущего отдельно от семьи, чем не иметь никакого. Да, Палмер и Бен будут частью ее жизни, но отношения маленькой девочки с ее папочкой – это вещь особого рода. Я имею в виду не столько твои бурные и взбалмошные свидания с Джейком, которые он практиковал несколько раз в год, а скорее мою связь с моим отцом. У меня сохранились такие замечательные воспоминания о времени, которое я проводила с ним. Ты этого была лишена, и мне кажется ужасным такую же судьбу завещать Уиллоу.
– Понятия не имею, что и делать, – вздохнула Линдси. – Я ведь решила, что он не должен знать об Уиллоу.
– Все наши беды – от лжи, Линдси, – мягко сказала Меридит. – Ради ребенка отцу следует сказать правду.
Линдси нажала пальцами на виски.
– Мне надо хорошенько все обдумать.
– Разумеется. Сколько событий произошло за то короткое время, что мы просидели под этим старым развесистым деревом. Хорошие, очищающие события. Ты должна, наконец, начать жить в ладах с самой собой.
– Я… – Линдси покачала головой и всхлипнула. – Я не в состоянии думать. Все так перепуталось в голове.
– Отдохни до обеда, дорогая. Скоро вернется Палмер, и я расскажу ему о нашем разговоре. Если ты захочешь посоветоваться с нами – милости просим, но давить на тебя мы не собираемся.
– Спасибо. Спасибо за все. – Линдси поднялась. – Пойду отдохну немного.
– Линдси!
– Да, мама?
– Я люблю тебя, моя хорошая.
– Я тоже люблю тебя, мама.
Меридит смотрела, как Линдси медленно, слегка припадая на левую ногу, спокойно положив руки на живот, идет по широкой лужайке.
– Я хочу только, чтобы ты была счастлива, Линдси, – прошептала Меридит. – Я так люблю тебя, дорогое мое дитя.
Меридит откинулась в кресле и прикрыла глаза. Неожиданно она почувствовала себя очень усталой и отдалась спокойствию сада, его ароматам и звукам.
Немного погодя, она встала и пошла в дом дожидаться Палмера.
Дэн сидел в кресле на лужайке около трейлера и смотрел на мириады звезд, мерцающих в небе пустыни. Прохладный ветерок уносил остатки палящего дневного жара.
Звезды, подумал он, устраиваясь в кресле так, чтобы лучше было видно небо. Звезды всегда заставляли его думать о Линдси и уносили мысли назад, в тот день в Нью-Йорке, когда он говорил с Линдси, как если бы та была звездами.
– Беседа с самим собой? – Голос режиссера оторвал его от раздумий. – Или можно присоединиться?
– Придвигай кресло, Бен, – сказал Дэн. – Я общался со звездами, но беседа шла через пень колода.
– Вот как? – Бен придвинул кресло и свалился в него, скрестив свои длинные ноги и сложив руки на груди. – Это индейский обычай такой – говорить со звездами?
– Нет, это привычка человека, потерявшего свою звезду, друг мой. Синдром размягчения мозга. Короче, бред сумасшедшего.
– Мило, – сказал Бен. – Кстати, я собираюсь тебе сказать, что сегодня ты был просто бесподобен. И поздравить хотел. Благодаря тебе фильм обретает цельность.
– Ты тоже не так уж плох: умеешь в немногих словах показать, чего хочешь, и при этом не говоришь чепухи вроде «вспомни, что должен чувствовать в такой сцене Онор». Нет, честно и прямо: «Вот здесь дай гнев, здесь боль» и тому подобное. Мне это нравится, потому, наверное, мы так хорошо сработались. Ну и, конечно, сценарная основа – Джи Ди писатель от Бога.
– Это точно. Но и она от твоего исполнения долго не может прийти в себя.
– Где она, кстати?
– Просматривает сценарий на завтра. Я оставляю ее одну, когда она погружается в свою писательскую кухню.
– Умный мужчина, который понимает свою женщину.
– И любит ее.
– Да, – тихо сказал Дэн. – И это тоже.
На несколько минут воцарилось молчание.
– Я сегодня говорил с матерью, – наконец подал голос Бен. – Она очень хочет встретиться с тобой. Мы, вероятно, все пойдем к ним обедать, когда вернемся в город.