– А где ты будешь работать? – Джону было явно интересно. Энн наблюдала за беседой, как всегда, молча, но, слушая брата, следила за лицом Джона. Она всегда находила, что у него красивые глаза.
– «Ван-Клиф энд Арпелз», ювелирный магазин на Беверли Хиллз. – Он почувствовал, что надо объяснить Джону. Никто из друзей Грега понятия не имел, что это такое.
Но Джон рассмеялся, и Энн тоже улыбнулась.
– А, я знаю. Моя мама туда ходит. У них хорошие вещи. – Лайонел удивился и обрадовался – Джон не стал подшучивать над ним. – Похоже, хорошее место.
– Да, я хотел именно такое. – И снова засиял, поглядев на машину. – Особенно сейчас. А в конце года еду в Калифорнийский университет.
– Везет тебе, Лай. А мне уже до чертиков опротивела школа.
– Ну, осталось немного. Всего год.
– Да это же целая вечность! – Джон застонал, а Лай улыбнулся.
– А потом что?
– Пока не знаю. – Не удивительно. Большинство его друзей тоже еще не решили.
– Я занимаюсь кинематографией.
– Здорово.
Лайонел пожал плечами. Он получил награду за свои фотографии еще в четырнадцать лет. И два года назад всерьез заинтересовался кино. Он был счастлив заниматься всем, что мог предложить университет, ему не терпелось скорее приступить к учебе, что бы ни говорил отец. Тот хотел, чтобы он поступил в школу ганг-хо, на востоке. Но Лая это совсем не интересовало, пусть спортом занимается Грег.
Он дружески посмотрел на Джона и улыбнулся.
– Приезжай как-нибудь ко мне в гости. Поживешь, осмотришься, решишь насчет дальнейшей учебы.
– О, об этом можно только мечтать. – Джон напряженно посмотрел на Лайонела; на миг глаза мальчиков встретились, потом Джон быстро отвернулся и увидел Грега. Казалось, он хотел присоединиться к другу, и Лайонел пригласил Энн танцевать. Сестра ужасно покраснела и отказалась. Но Лай уговорил ее, она сдалась и пошла за ним на площадку.
А это что? – Мальчик, вошедший вместе с Вэл в дом, поднимался вслед за ней по лестнице и очень хотел засунуть ей руку под юбку – казалось, это совсем нетрудно, – но вдруг увидел предмет на полке в баре. – Неужели это… – Он был явно потрясен. Он впервые попал в дом, где была подобная вещь, хотя, конечно, слышал, что в некоторых домах в Лос-Анджелесе они имеются.
– Да тоже мне, великое дело!
– Конечно, великое. – Он посмотрел на предмет с обожанием, протянул руку, чтобы дотронуться, а потом рассказать отцу, что он держал это в руках. – А чье это? Мамино или папино?
С явной неохотой она ответила:
– Мамино. Хочешь пива, Джой? Но парень чуть не упал в обморок.
– Так их два! Господи, два! А за что?
– Да отстань, Бога ради, не помню. Ты хочешь пива или нет?
– Да, хочу. – Но его гораздо больше интересовало, за что ее мать получила «Оскаров». Отец непременно спросит его, да и мать тоже, но, похоже, Вэл не собиралась распространяться на эту тему.
– Она что, раньше была актрисой?
Джой знал, что мать Вэл режиссер – об этом все знали, а отец – известный продюсер в МГМ, но Валери помалкивала, ее больше интересовали выпивка и мальчики. По крайней мере, она славилась такой репутацией, и, когда она садилась, можно было много чего разглядеть под белой кожаной юбчонкой. Взгляд Джоя был нацелен именно туда.
– А ты курил когда-нибудь травку?
Он никогда раньше не пробовал, но признаваться в этом не хотелось. Ему было пятнадцать с половиной, и в этом году он познакомился с Вэл в школе, но никогда еще никуда ее не приглашал. Не хватало смелости. Она такая красивая и ужасно взрослая.
– Да, пробовал разок. – А потом снова начал приставать с вопросами: – Ну расскажи о своей маме.
Вот оно что! Вэл резко вскочила, яростно сверкая глазами.
– Не хочу!
– Да не психуй ты, ради Бога. Мне просто интересно.
Вэл с презрением поглядела на него и широкими шагами направилась к двери, потом обернулась.
– Так ее и спрашивай, ненормальный. – И, сверкнув рыжей гривой, ушла. Джой, в отчаянии уставившись в дверной проем, прошептал:
– Дерьмо.
– О? – В дверном проеме показалась голова Грега.
Парень покраснел и встал:
– Извини. Я решил немножко отдохнуть. Сейчас уйду.
– Сиди-сиди. Я тоже частенько сижу здесь. Отдыхай, все нормально. – Он улыбнулся и исчез, сопровождаемый темноволосой девицей, а Джой сразу же вышел на улицу.
В конце концов все они оказались в бассейне – в одежде, в купальниках, в плавках, в тапочках, босиком, в туфлях. Они веселились до трех утра, когда, наконец, уехал последний гость. Лайонел, Вард и Фэй поднялись наверх, все трое сонно зевнули, а Фэй засмеялась:
– Веселая компания… А если серьезно, получился хороший вечер, правда?
– Изумительный, – улыбнулся Лайонел, поцеловал мать и пожелал спокойной ночи. Потом он сел на кровать в ворсистом халате, надетом поверх плавок, и задумчиво вспоминал день… Диплом… Белую мантию… Машину… Друзей… Музыку… И, как ни странно, запнулся на том, что думает о Джоне, таком милом парне. Он нравился ему даже больше собственных друзей.
13
На следующий день после выпускного вечера Фэю и Варду надо было идти на работу. Дети могли поспать до полудня, а им надо быть на студии в девять. На подходе следующий фильм, и столы у обоих были завалены бумагами. Чтобы работать хорошо, нужна строгая самодисциплина, и они очень уставали, особенно когда Фэй параллельно выполняла режиссерскую работу.
Тогда ей вообще приходилось приезжать на студию до шести утра, задолго до прихода актеров. Ей было необходимо заранее проникнуться атмосферой фильма. В общем-то, во время съемок трудно заставить себя вернуться домой, и иногда Фэй оставалась ночевать в гримерной, там же ела, обдумывала сценарий, как бы вживаясь в него, пока не начинала понимать каждый образ так, будто влезала в кожу героя. Полностью выкладываясь сама, она имела право многого требовать от актеров. Фэй три шкуры с них драла, но многие актеры в Голливуде говорили о ней с искренним обожанием. Ее талант режиссера – настоящий Божий дар, и сейчас она была гораздо счастливее, чем когда играла сама. Она нашла себя, нашла свое истинное призвание, и Варду нравилось видеть свет в ее глазах, возникавший, как только она начинала думать о работе. Правда, это вызывало у него некую ревность, хотя он был вполне доволен своим делом. Но Фэй, в отличие от него, вкладывала в работу всю душу, все сердце.
Через несколько дней Вард снова потеряет жену из-за нового фильма. Оба считали, что это будет их лучшая лента, и ужасно волновались. Фэй горевала, что с ними нет больше Эйба Абрамсона. Ему бы понравился фильм. К сожалению, Эйб умер несколько лет назад, успев, правда, разделить ее успех, второго «Оскара» – уже за режиссуру. Фэй до сих пор тосковала по нему. Она откинулась на сиденье, взглянула на Варда и вспомнила о вчерашнем вечере.
– Я рада, что дети вволю повеселились.
– Я тоже. – Муж болезненно улыбнулся ей – он всегда с трудом переносил похмелье и нередко удивлялся, как он мог столько пить прежде. Теперь, перебрав, он не мог избежать утренней расплаты. Молодость… Он улыбнулся. Молодость.
С годами многое изменилось, прибавились седые волосы; однако, несмотря на похмелье, они с Фэй утром занялись любовью сразу после душа. Для них это всегда означало хорошее начало дня, и сейчас он нежно положил руку на ее бедро.
– Знаешь, ты до сих пор сводишь меня с ума. Фэй слегка покраснела, но явно обрадовалась.
Она до сих пор была влюблена в него. Вот уже девятнадцать лет. Даже больше, если считать со времени их первой встречи на Гвадалканале в 1943… Тогда уже двадцать один год.
– Взаимно.
– Отлично. – Он неторопливо припарковал машину на стоянке МГМ.
Охранник у ворот улыбнулся и помахал им рукой. По этим двоим можно сверять часы. Чудесная пара… и дети у них хорошие… И работают много, надо отдать должное.
– Может, нам сделать смежную дверь между нашими офисами и повесить замок на моей?