Выбрать главу

Семейный альбом

странные слова, которыми больше не говорят… отсветы исчезнувшей жизни – на старых фотографиях, ветхих

предметах… Ну, кто через двадцать лет будет понимать, что такое запонки? Но я помню: на белой рубашке деда, они скрепляли подернутые пружинками ее обшлага, и еще у него была сетка для волос, машинка для точки бритвенных лезвий и мундштук слоновой кости, оправленный в серебро, в который

вставлялись папиросы «Герцеговина Флор»…

в общем:

история рода моего корнями уходит в глубь веков… В точности, как и история любого другого, так что тут –

никаких неожиданностей.

Георгий Павлович Смольский.

Камилла Леопольдовна, гувернантка Смольских.

Смольские (или на польский манер, Смульские) произошли от татарского семейства, переселившегося в Польшу на военную службу к королю – к концу 18 века «доказавшего дворянство» (что бы это ни значило) и получившего графский титул.

… сперва они ополячились - потом обрусели – обзавелись имением в городке Бельск-Подлясский в восточной Польше… и были уничтожены бунтом 1917-го. Ну, почти.

дед мой, воспитывавшийся польской гувернанткой, поначалу говорил на польском чище, чем на русском, что вызвало недовольство его родителей, нанявших уже русских учителей… Домашнее образование он продолжил в Петербурге, в Императорском Кадетском корпусе – вплоть до революции.

в конце 1917-го, когда размеры случившейся беды стали ясны, корпус попытались вывезти в Финляндию, но поезд был перехвачен большевиками, и все дети убиты.

деду же моему повезло, и его немного недорезали, отчего у него остался шрам от солдатского штыка на груди, а также чудаковатость и нервность (детям вообще не идет на пользу, когда их пытаются зарезать) – и, стоило незаметно подойти к нему сзади и сказать что-либо (например «буууу!» - что я в нежном и пакостном возрасте иногда проделывал), как он сильно вздрагивал и пугался…

… недобитый кадет был определен в детский дом с беспризорниками, откуда через некоторое время изъят непонятным образом разыскавшей его тетушкой, отмыт, накормлен, и перевезен в Москву.

* * *

в двадцатые года дед обучился инженерно-строительному делу, и жил вполне обычно - когда б не постоянный страх перед НКВД, из-за которого он несколько раз «терял» документы, менял фамилии (к тридцатым став Цветковым – довольно безвкусный выбор, на мой взгляд), и даже отчество (из Павловича – в Петровичи), год рождения (по документам – 1906-й, на деле же – раньше)…

… и, в конце концов, женившись на Марии Фрейдзон, родом из вполне шагаловского Витебска, поменял фамилию снова и стал Георгием Петровичем Фрейдзоном, тем самым скрывшись от революционного правосудия окончательно – сказаться евреем было благонадежно.

подробностей знакомства моей бабушки с дедом я не знаю, и расспросить уже некого – осталось лишь фото: Георгий и Мария на южном курорте, очень молодые, и еще несколько фотографий того времени – молодожены выглядят счастливыми. Кстати: бабушка моя, Мария Семеновна, в юности отличалась удивительной красотой, и кротким, счастливым характером... Друг друга они называли - «Жорж» и «Мэри»...

* * *

… так или иначе, но НКВД до деда так и не добрался, и жутковатые тридцатые прошли безвредно, в домашних заботах – ближе к сороковым рождается первенец, Валентин.

начавшаяся война деда почти не затронула: из-за стратегически важной специальности и нервной болезни в действующую армию он призван не был, но отправлен строить какие-то важные в военном отношении мосты. В 1943-м родилась дочь Татьяна - моя мама.

конец сороковых ничем не примечателен, а в начале пятидесятых произошла совершенно удивительная история…

* * *

некая венгерская семья, бежавшая в СССР от преследований в хортистской Венгрии, была с дедом дружна.

Незадолго до смерти Сталина, когда, во время компании против космополитизма, стали сажать переехавших в СССР иностранцев, они решили скрыться, и дед предложил помощь…

целый год они прожили у нас, не выходя из дому - в коммунальной квартире, и никто из соседей не донес, неслыханно… Что заставило меня поначалу отнестись к этой истории с недоверием - но пачку открыток от

венгерской «тети Розы», которые она присылала вплоть до восьмидесятых, с приветами «Жоржу, Мэри, Танечке и Валечке» - я видел своими глазами.