«Ну, ма-амочка!»
* * *
Нелегкие девяностые, благодаря найденному отцом применению познаний в области стекляшек-железячек, родители пережили довольно безболезненно – и к концу их мама уже могла позволить себе дорогой фотоальбом «Николай II и члены императорской семьи», а также поменять стиральную машину, холодильник, и даже посетить город грез – шумный, нервный и никелированный Париж.
и, наконец, собралась в Бельск Подлясский, посмотреть… «Поместье» оказалось небольшим двухэтажным домом, в котором давно уже завелись харчевня с гостиницей ( Dworek Smulskich – hotel, bar i restaurant), облюбованная местными пьяницами. Выглядело все это запущенно и убого. Расспросы привели к тому, что хозяин (толстый усач) с вызовом заявил: «Теперь я тут хозяин!» (по польским законам, неожиданные наследники домик-то могли, пожалуй, и отобрать), но потом, поняв, что это не о том, расслабился, и рассказал, что да, вроде, жил тут когда-то русский полковник, а кладбище вот там, неподалеку – а уж получив сотню dollarow amerikanskych на уход за могилами Смольских, так и вообще стал необычайно любезен, и громко сообщал соседям, что – графиня пшиехала.
… кладбище было старым и красивым, и в местном музее тоже было что посмотреть.
в остальном – глухое польское захолустье.
* * *
обнаружившиеся в бельском доме старые фотографии:
дед, пра-бабушка и пра-пра-бабушка, a la Belle Epoque ...
так объяснила мама, хотя, вообще-то для меня они выглядят одного возраста.
хотя, может, и правда - прабабушка была немкой, а у дамы слева явно нерусский тип лица.
Смольские на варшавской улице. Очень, по-моему, трогательна эта забинтованная столетней давности девочкина коленка...
* * *
к двухтысячным мама вышла на пенсию, решив посвятить образовавшийся досуг семье, сезонным заготовкам яблочного варенья, чтению переписки Цветаевой с Пастернаком и вязанию в кресле перед телевизором – которых в доме завелось уже три штуки.
но ожидаемого спокойствия не получилось, поскольку необходимо было тревожиться по нескольким поводам: поступления младшего сына в институт (завод с матом и водкой!), долгого отсутствия старшего сына, застрявшего непонятным и незаконным образом где-то во Франции, а потом, после возвращения – огорчения из-за его (моей) упорной бездетности («Ну сделай мне внучка, пожалуйста! Не бойся, я у тебя его заберу, можешь мотаться где хочешь…»), отцовских недомоганий («Юра! А ты принял свои таблетки?»), второго мой деда, уже лежачего, и еще одного престарелого родственника, дяди Гриши, которому тоже нужно приготовить и постирать («С ума сведут меня эти деды!») – а потом, когда, вроде, можно б и передохнуть – затеянный ремонт квартиры, облака строительной пыли («Но мне же совсем нельзя этим дышать!») и попытки подружиться с рабочими («А как у вас, там, дома, ну – дела?») да, мама бегающая и беспокоящаяся, и охающая, что все это уж ну совсем невмоготу, а потом:
«Ну вас всех на фиг, я пошла смотреть свою сивуху!»
и - в кресло, на колени муркающего кота и вязание, и телевизор с глупейшим дамским сериалом (я, признаться, посмеивался – и она, смущенно маша рукой: «Ну что? что? ну, сама все знаю… все равно вам этого не понять!»
- или по телефону, подруге: «А знаешь, зайчик, сейчас в Пушкинском идет такая выставка – давай-ка мы с тобой сходим, а?»
* * *
Как-то, я зашел навестить родителей, и застал маму в слезах.
на мои расспросы она всхлипнула: «Умирает ваша мама!». Врачи обнаружили у нее в груди опухоль.
* * *
Поразительно, как в больнице, где маме делали операцию – со старым парком, видимо, бывшей чьей-то усадьбой –
прогуливающиеся, присевшие на скамеечках больные – раковые больные! – вели все эти такие обычные беседы, посмеивались, обсуждали футбол, вязание, политику, родственников и рецепт запекания какого-нибудь особого пирога – на самом деле, ничего поразительного, и слава Богу что все устроено именно так.
мама познакомила меня то ли Риммой, то ли с Ириной, тетушкой ее возраста, с которой у них нашлось много общих тем – тотчас же из деликатности оставившей нас наедине.
мы немножко прогулялись по парку, нашли, действительно, усадьбу с колоннами – и полюбопытствовали первым этажом, дальше которого нас не пустили.