Бело блестит излучина реки в окружении тальников, выгоревших дожелта. Вода приближается без единого всплеска или морщинки. Мать заглядывает в пустой термос, останавливает комбайн и подаёт термос Нурлану.
— Сынок, сбегай к речке за водой, — просит она.
— А ты уеде-еешь! — жалобно тянет Нурлан, хотя знает, что мама никуда не денется. — Уеде-еешь…
Сейчас ему страсть как хочется ощутить себя маленьким, колыбельным, чтобы его понянчили, поласкали, а мама думает о чём-то своём и говорит.
— Будешь капризничать — на комбайн не возьму.
Нурлан замолкает. Прижимая к груди термос, он по трапу спускается на стерню и что есть духу бежит к реке. Он бежит долго-предолго, превозмогая желание обернуться и взглянуть на мать, и наконец оборачивается.
Оказывается, он совсем недалеко убежал, и комбайн рядом — красная громадина под белым небом по грудь в золотой пшенице.
Мать объявляет с капитанского мостика:
— Тише едешь — дальше будешь.
И улыбается вдаль — не ему, а кому-то другому.
Опустив голову, Нурлан бредёт к реке, и прибрежные травы смыкаются над ним.
Он опускается на колени, упирается руками в землю, рассматривает своё отражение в реке и остаётся им очень доволен. Лицо — как смуглое солнышко, брови — дужками, а глаза смелые, как у отца.
Мальчик пьёт воду, пахнущую водорослями, рыбами и землёй.
Ух! Устал. Чуть всю заводь не выпил.
А это кто?
У корней тростников стоит зелёная, в маскировочных пятнах, щука с наростами на лбу и шевелит ребристыми плавниками.
Нурлан в страхе отползает от воды, лежит, обхватив руками голову, и старается не дышать.
Ой, что теперь будет?
Лежать ему скоро надоедает. Нурлан потихоньку распрямляется и видит, что рыбина стоит там же.
— Эй! — окликает её Нурлан.
Щука не шелохнётся.
Сухой тростинкой мальчик с опаской щекочет щучью спину. Щука никак не отзывается па щекотание. Выпученные глаза её задумчивы, рот полуоткрыт, жабры колышутся.
«Жарко ей, — догадывается Нурлан. — Неужели и в реке жара бывает?»
И холодеет: он вспоминает наказ матери принести воду. Мать убирает хлеб в поте лица, пить хочет, а сын здесь прохлаждается.
Торопясь, мальчик погружает термос в реку и с восторгом слушает, как наперегонки лопаются пузыри воздуха и вода, одушевлённо звуча, проталкивается в посудину.
Нурлан выволакивает термос из заводи, идёт в поле, но в пути вспоминает про щуку — как там она? — и возвращается.
Щуки в заводи нет.
— Была, да сплыла, — вздыхает Нурлан. — Ну и ладно.
И замирает: из воды прямо ему в глаза смотрит большая студенистая лягушка и не моргнёт пи разу.
— Ты раньше щукой, что ли, была? — с уважением спрашивает Нурлан. — Была, да сплыла?
Лягушка шевелит лапками-кисточками и раздувается, словно готовится к выступлению, а Нурлан ей рассказывает:
— У нас в доме две лягушки жили. Большая и маленькая. Большая была смирная и любила спать. А маленькая спать не любила. И вот…
Он вспоминает мать, обрывает повествование и бежит в поле. Комбайн — железный терем — стоит на том же месте, а сердце у мальчика сжимается.
По трапу он вскарабкивается в кабину. Мамы там нет.
Кабина с выбитыми стёклами выглядит нежилой и холодной.
Мальчик слезает на землю и видит: в тени комбайна, подложив ладошку под щёку, спит мама. Мальчик опускает на землю запотевший грузный, как ведро с водой, термос, счастливо вздыхает и, не удержавшись, прикасается губами к раскрытой ладони матери.
Ладонь пахнет мамой и хлебом.
Из солидарности Нурлан ложится рядом, сворачивается клубочком и пытается заснуть. Однако у него не получается: хорошо выспался, даже переспал, а мама не спала две ночи.
Зажав в зубах соломинку, Нурлан переворачивается на спину.
Где-то кричит кобчик:
«Ки! Ки! Ки!»
Мальчик садится и близко видит кобчика. У птицы чёрные крылья, рыжие штаны и красные лапы.
«Ки! Ки! Ки!»
Вдруг кобчик ныряет в стерню, невысоко взлетает, а в клюве у него извивается золотая ящерица.
— Ого! — говорит Нурлан. — Я видел ещё, как кобчик суслика поймал. Вот такого!
Он разводит руки, показывая маме, какого суслика поймал кобчик.
Но мать не слушает — она спит.
Мальчуган опять сворачивается клубочком и слышит голос:
— Есть кто живой?
Это спрашивает водитель дежурной автомашины, который приехал за зерном.
Не открывая глаз, мать напоминает Нурлану из сна:
— Рычаг с чёрным шариком.
А голос из дежурной автомашины повторяет: