Адоль стал возражать, но без особого убеждения в голосе, и его поведение настолько заинтриговало Элуа, что тот решил, плюнув на самолюбие, все-таки навязаться в спутники.
- Да ну же! - заметил он, хватая Адоля за больную руку. - Прекрати валять дурака и пошли ловить рыбу!
Уходя, Маспи спросил, как поживает Пэмпреннета.
- Она в больнице, - сухо ответила мать девушки.
- В больнице? Господи помилуй! Пэмпреннета больна?
Перрин пожала мощными плечами.
- Да, больна, мой бедный Элуа, но совсем не так, как вы подумали. Мадемуазель влюблена! Мне, родной матери, никогда не удавалось поднять ее раньше восьми часов, но сегодня еще не успело и рассвести, как Пэмпренетта устроила в доме настоящий цирк. И чего ради, спрашивается? Да чтобы бежать к больнице и встретить своего Бруно!
Элуа с облегчением вздохнул.
- Ну, так оно лучше! А то вы меня чуть не напугали, Перрин!
- Сами знаете, Маспи, как я вас уважаю, но, по правде говоря, меня просто изводят эти шуры-муры между моей Пэмпренеттой и вашим Бруно...
Мужу Селестины очень не нравились такого рода замечания. Он тихонько отодвинул Дьедоннэ, который, видимо передумав, теперь жаждал побыстрее увести приятеля на рыбалку.
- Минутку, Адоль!.. Что вы хотели этим сказать, мадам Перрин?
- Что Бруно - не самая подходящая пара для моей дочки!
- Я тоже так думаю, но, раз дети любят друг друга, не стану проявлять чрезмерную разборчивость.
- Что? Еще того не легче! Можно подумать, это вы делаете нам милость! А по-моему, так моя Пэмпренетта стоит десяти таких, как ваш парень!
- Десяти?
- И даже ста!
Элуа долго смотрел на старую подругу.
- Вот что, мадам Адоль, только память о слишком давнем знакомстве мешает мне высказать в лицо все, что я о вас думаю, и призвать к большему смирению!
- Да за кого ж вы себя принимаете, хотела б я знать?
- За человека, которого всегда уважали, мадам Адоль, чего, как ни печально, не могу сказать о вас!
- Осторожнее, Элуа!.. Я терпелива, но всему есть предел! И, что бы вы там ни говорили, а ваш сын все-таки легавый!
- Ну и что?
Спокойный вопрос Маспи слишком смахивал на вызов, и Перрин вдруг растерялась.
- Ну, легавый - он и есть легавый, - тупо повторила она.
- Бруно - полицейский? Верно. Но имейте в виду: не какой-нибудь там завалящий. Представьте себе, я недавно разговаривал с комиссаром Мурато, и он по-приятельски...
- По-приятельски???
- Совершенно точно, и даже по-дружески признался, что просто и не знает, как выкручивался бы без Бруно...
- И по-вашему, это нормально? Да разве хорошо, когда старший сын семейства, где...
- Я не позволю вам судить о моей семье!
- Так я ж - не от большой радости! Но коли этой дурище Пэмпренетте втемяшилось туда войти...
- Это - если я ее приму!
- И вы бы отвергли мою единственную дочь? Да при виде ее все рыдают от восторга! А парни так и падают на колени, когда она идет по Канебьер, вот так!
- И тем не менее Пэмпренетта - всего-навсего мелкая воровка!
- Мелкая? Несчастный! Да она все свое приданое стянула на набережных!
- Вот именно, мадам Адоль, вот именно! И я далеко не уверен, что как раз о такой супруге должен мечтать полицейский инспектор с блестящим будущим!
- Элуа, вы меня хорошо знаете! Если вы запретите сыну жениться на моей девочке, она покончит с собой, и это так же верно, как то, что я жива! А коли Пэмпренетта наложит на себя руки, клянусь Матерью Божьей, я пойду на Лонг-де-Капюсэн и учиню там резню! А ты, Дьедоннэ, молча позволяешь оскорблять свою дочь?
- Я иду на рыбалку.
- Он идет на рыбалку! Слыхали? Меня обливают грязью, попирают ногами Пэмпренетту, а он, видите ли, идет рыбку ловить! Господи, да когда ж ты сделаешь меня вдовой?
Эта мольба, по-видимому, нисколько не взволновала Адоля, он только постарался убедить Маспи поскорее отправиться в порт.
И они пошли бок о бок к моторной лодке Дьедоннэ. По дороге Адоль лишь пробормотал себе под нос:
- Перрин - славная женщина, что верно, то верно... но иногда с ней чертовски тяжело... чертовски...
А потом приятели ловили рыбу.
Время от времени Элуа, украдкой наблюдая за Дьедоннэ, замечал, как подергивается его лицо. Адоль, вне всяких сомнений, сильно страдал, а Великий Маспи терпеть не мог смотреть на чужие страдания.
- Эй, Дьедоннэ, может, перекусим?
- Если хочешь...
- Я проголодался как волк!
Элуа достал пакет с едой, приготовленный его другом, разложил припасы на скамье и протянул Адолю колбасу. Тот покачал головой.
- Я совсем не хочу есть... только пить...
- Так ты серьезно болен, Дьедоннэ?
- Эта проклятая рука...
- Тебе бы надо сходить к врачу.
Пока Адоль утолял мучившую его жажду, Элуа спокойно жевал с видом человека, для которого всякая трапеза - священный ритуал, не терпящий никакой спешки.
- Слушай, Дьедоннэ, а тебе не интересно знать, зачем я пошел с тобой сегодня?
- Зачем?
- Чтобы поговорить!
- А-а-а...
- Вчера вечером Селестина наговорила мне кучу престранных вещей...
И Великий Маспи подробно изложил приятелю мнение своей супруги об их общих заблуждениях.
- Селестина не шибко, умна, - заключил он, - но здравого смысла у нее не отнять... Как, по-твоему, она права, Дьедоннэ, и мы с самого начала здорово промахнулись? Эй, Дьедоннэ, я с тобой разговариваю!
Адоль с видимым трудом вернулся к действительности.
- Я... прости... пожалуйста... но... но...
Элуа сразу встревожился.
- Да что с тобой, Дьедоннэ? Надеюсь, ты не хлопнешься в обморок?
- Ка... кажется, да...
Элуа едва успел перескочить через разделявшую их скамью и подхватить Адоля на руки.
- Господи Боже! Невероятно, чтобы ревматизм причинял такие муки!
Он похлопал приятеля по щекам.
- Эй, Адоль, встряхнись! Сейчас мы вернемся, и ты ляжешь в постель... а я сбегаю за врачом... если тебе совсем худо, он сделает какой-нибудь укол...
И тут он заметил струйку крови, стекавшую по тыльной стороне руки Дьедоннэ, оставляя за собой черно-красный след. Маспи на мгновение остолбенел, потом, перевернув по-прежнему бесчувственного Дьедоннэ, снял с него пиджак. Резким движением он оторвал рукав рубашки и при виде грязной повязки, стягивающей руку Адоля, в ужасе замер.