И, не обращая внимания на прохожих, мадам Маспи обняла своего мальчика и стала покрывать его лицо поцелуями. Боясь, как бы один из не в меру прытких зевак не побежал предупредить Элуа, полицейский взял мать за руку и повел в маленькое кафе, где они и устроились рядышком, как влюбленные. Селестина раскраснелась от счастья.
- А что отец?
Она грустно покачала головой.
- Он по-прежнему считает тебя позором нашей семьи... Не думаю, чтобы он когда-нибудь простил... А мне это очень тяжело... потому как тебе я могу честно признаться, мой Бруно, что с тех пор много чего передумала... раньше мне такие мысли и в голову не приходили... Но теперь я уверена, что ты правильно поступил. И, что бы там ни говорил Элуа... тюрьма - штука препротивная...
Бруно прижал мать к себе, обняв за плечи.
- Я очень рад, мама... хотя, ты ведь знаешь, какое у меня горе...
Она отстранилась и с тревогой поглядела на сына.
- А что такое?
- Пэмпренетта...
- Ты ее все еще любишь?
- Да... а она выходит за Ипполита...
- Бедный мой малыш!.. Может, мне поговорить с Пэмпренеттой?
- Она не станет тебя слушать.
- Почему?
- Из-за моей работы... Мне пришлось допрашивать ее родителей насчет той истории с итальянцем... помнишь, его тело вытащили из воды в Старом Порту?
- А кстати...
И Селестина рассказала Бруно, как к ним явились Салисето и его дружки, об их поведении и угрозах. Опустив глаза, мать Бруно призналась, что получила две пощечины и еще одну - Элуа... Полицейский сжал кулаки. Ну, попадись ему только Корсиканец! Узнает, как лезть к Маспи!
- Твой отец созвал друзей, но все, кроме Адоля и его жены, струсили... Элуа старается не показывать виду, но я чувствую, как все это гложет его изнутри...
Какая-то девица, видимо, не оставшаяся равнодушной к красоте Бруно, все время вертелась около их столика, то и дело посылая парню многообещающие улыбки. В конце концов Селестина не выдержала и резко одернула нахалку:
- Нет, да когда ж этому настанет конец, бесстыдница этакая?
Девица, похоже, не привыкла лезть за словом в карман и ответила в том же духе:
- Кроме шуток? Да вы ее только послушайте! И за кого она себя принимает, за королеву?
- Постыдились бы!
- Это вам должно быть стыдно! Чего вы клеитесь к парню, который годится вам в сыновья?
Селестина лучезарно улыбнулась.
- А это и вправду мой сын, потаскушка!
Девица рассвирепела.
- И ничем я не хуже тебя, старая коза!
Бруно решил, что пора вмешаться.
- А ну, быстро чеши отсюда, если не хочешь ночевать в камере!
И он сунул красотке под нос полицейское удостоверение. Девица обалдело вытаращила глаза.
- Черт! - пробормотала она. - Я пыталась прикадрить легавого!
* * *
Выйдя из своей парикмахерской, Фелиси замерла от радости - на улице ее поджидал Жером Ратьер. Ей нравился друг Бруно - вежливый, сдержанный и немного застенчивый (что иногда довольно приятно).
- Мадемуазель Фелиси... вы не сердитесь, что я искал встречи с вами?
- Все зависит от того, зачем...
- В том-то и дело... Я говорил с вашим братом...
- С моим братом? И что же вы ему сказали?
Юная кокетка наслаждалась смущением поклонника. Они шли вниз по Канебьер, а погода стояла такая чудесная, что даже закоренелые ворчуны улыбались ни с того ни с сего.
- Я... я сказал ему, что...
- Да что же?
- ...что я... вас люблю.
Фелиси зажмурилась от удовольствия и чуть не толкнула шедшего навстречу толстого господина. Вместо извинения девушка заговорщически подмигнула, но под таким ослепительно синим небом этот господин, видимо, счел вполне естественным, что хорошенькие девушки ни с того ни с сего улыбаются и подмигивают, а потому отправился дальше, весело насвистывая.
- А вы не думаете, что сначала следовало бы поговорить об этом со мной?
- Я... я не посмел...
Фелиси первой взяла инспектора за руку.
И тут несчастные итальянцы, болтающиеся в водах Старого Порта, до полусмерти избитые преступниками сторожа и всякие украденные драгоценности совершенно потеряли значение в глазах Жерома Ратьера. Он гордо выпрямился и пошел бодрым шагом, нисколько не сомневаясь, что их с Фелиси любовь - самая прекрасная в мире и до сих пор никто никогда никого так не любил, а потому они будут счастливы до конца своих дней.
* * *
Селестина с еще влажными от слез глазами вернулась домой почти одновременно с дочерью. У обеих, хотя и по разным, но достаточно веским причинам учащенно билось сердце. Лишь Элуа не разделял их прекрасного настроения. Для начала он выбранил жену за то, что пришла так поздно. И сколько Селестина ни объясняла, что ужин почти готов и с помощью свекрови она через несколько минут все подаст на стол, Маспи не желал ничего слушать и сердито ворчал. По правде говоря, ему просто хотелось поскандалить, и, не желая отказывать себе в таком удовольствии, Элуа стал ругать дочь:
- Селестина, почему ты просишь помощи у моей матери, хотя здесь эта бессовестная лентяйка! Почему это она должна сидеть сложа руки, как барыня?
Селестина вступилась за родное дитя:
- Ты что ж, хочешь отнять у нее последние два часа отдыха и заставить работать еще и здесь? Или у тебя нет сердца, Элуа? Бедная крошка! Скажи, ты хоть подумал о ее ногах?
Вопрос явно застал Маспи врасплох.
- А почему это я должен думать о ее ногах?
- Потому что Фелиси топчется на них весь день! Ты что, хочешь, чтобы у нее вылезли вены?
По правде говоря, Элуа в глубине души полагал, что его младшая дочь, по крайней мере внешне, удалась на славу, и он вовсе не желал видеть ее с распухшими узловатыми ногами, а потому лишь пробормотал, что в его время дети работали и никто не беспокоился за их конечности.
Ужин прошел тоскливо. Элуа почти не поднимал голову от тарелки. Дед и бабушка ели, по-стариковски тщательно пережевывая пищу, как будто от этого зависело их долголетие. А Селестину так взволновала встреча с сыном, что ей вообще не хотелось есть. Фелиси же настолько погрузилась в самые радужные мечты, что низменные материи вроде ужина ее нисколько не занимали.
- Сегодня утром приходил Дьедоннэ Адоль, - вдруг заявил Великий Маспи.
Селестина очнулась от грез и потребовала уточнений:
- И чего он хотел?
- Адоль выдает дочку замуж... за Ипполита Доло... и пригласил нас, всех пятерых, на обручение... Это будет завтра у них дома.
- И ты согласился?
Возмущение, прозвучавшее в голосе жены, заставило Элуа оторваться от тарелки.
- Разумеется! А почему бы я стал ему отказывать? Адоли - настоящие друзья. Я очень люблю Пэмпренетту и, кстати, мы - единственные приглашенные.
- И тебе не стыдно идти на обручение девушки, которая разбила сердце твоему сыну?
- Какому еще сыну?
- Бруно!
- Да, у меня и вправду был малыш с таким именем, но он умер, и я запрещаю о нем говорить!
Селестина быстро осенила себя крестным знамением.
- Как тебе не совестно произносить такие ужасные слова? Господь тебя накажет!
- Отстань от меня!
- В любом случае я ни за что не пойду поздравлять маленькую стерву, которая предпочла подонка Ипполита моему Бруно!
- Твой Бруно - ничтожество! И я прекрасно понимаю Пэмпренетту! Она совершенно права, не пожелав выйти за парня, опозорившего свою семью!
- Потому что он хотел остаться честным человеком, а не тюремными крысами вроде нас?
Великий Маспи побледнел как полотно.
- Так ты встаешь на его сторону!
- Вот именно! Бруно молодец! А теперь, может, ты вышвырнешь из дому и меня тоже?
После предательства друзей Элуа ожидал чего угодно, но чтобы его собственная жена... его подруга и в горе, и в радости! Дикая злоба сменилась полным упадком сил. Вместо криков и проклятий, вопреки всеобщим ожиданиям, Маспи лишь вздохнул и с глубоким отчаянием заметил: