Никогда нельзя и отнимать права семьи у больного, у предрасположенного к болезни. Их судьба особенно печальна. И где же сострадание, где милосердие, если у этих уже обездоленных людей мы отнимем право обнимать друг друга, утешать друг друга, облегчать друг друга? Две сиделки - в объятиях одна другой! И обеим легче. И будут у них дети, тоже больные, - и они будут утешать их и сами ими утешаться. И мы придем к ним, и на зрелище их любви - воспитаемся. Ибо и нам нужно воспитание, и мы нуждаемся в примерах воспитывающих. А то сытые буйволы, если они одни останутся на земле, или перегрызутся от злобы, или издохнут от меланхолии. И еще соображение: кто же не наблюдал особенной, поразительной духовной красоты именно у больных, у "предрасположенных к заболеванию". У болезни есть какая-то своя тайная психология, и, может быть, лишить землю этой психологии - значит многого ее лишить! Мы не знаем всего, мы еще многого не понимаем!
Забота о детях... Видите ли, не допускать венчаться больных молодых людей нужно из заботы о детях. Будто о них мы много думаем!.. Приходит в позапрошлое воскресенье ко мне незнакомый военный. По поданной карточке оказался генерал-майор. Стар, 65 лет. Умен, очень умен, и образован, - не глубоким, но блестящим, более светским образованием. Говорит "как на духу", выворачивает все свои внутренности. Некрасивы они. И у меня они некрасивы. Может быть, читатель, и у вас некрасивы? Увы, если бы мы были все прекрасны, Христу незачем было бы приходить на землю и умирать. Итак, некрасивый случай и повод прийти именно ко мне ему - были мои статьи о неузаконимых детях. Позади в его жизни грех, не спорю: грех, как я постигаю дело, - заключался в некотором его равнодушии к старой, прежней, уже давно выросшей и хорошо устроенной семье (замужние дочери и женатый сын) и в том, что лет пятнадцать назад он обзавелся второй молодой семьей. Пример так мне казался несимпатичен, что я равнодушно выслушал его. Потом (в тот же вечер) были у меня гости, говорили, шумели, и, когда разошлись, - неотвязчиво я стал думать о старом генерале. Наутро взял извощика и поехал к нему. Обстановка почти бедная. Красивая, рослая, белокурая вторая жена. Но главное - дети, ничего-то, ничего-то о себе и судьбе своей неведущие! И они все белокурые, почти все мальчики, одна девочка лет уже девяти - как жемчуг друг около друга. В смысле красоты, здоровья и цветистости образцовая семья. Он мне накануне правдиво объяснил, что никаких других причин и "оправданий" для него не было, кроме того, что первая жена его как женщина и супруга - пятнадцать лет уже инвалид. Вообще - почва несимпатична, греха здесь я не отрицаю. Но вот где начинается правда. Генерала хватил первый удар, и он, как раненый, заметался - буквально заметался с мыслью усыновления этих вторых детей. Вся жизнь была неправда - но на кончике ее такая правда в этом желании поправить, загладить, не оставить после себя несчастными; правда - просто силы отцовского чувства! Я ему накануне сказал, что дело его непоправимо, ибо при наличности законных детей - усыновление незаконных воспрещено законом. Но этот бедный не о законе просил: тут металась физиология, метался отец. "Ах, что мне закон! Не усыновить - моя девочка (пока ей 9-10 лет, и красавица собой) в проститутки пойдет! Они - все на улицу, в нищенство, как только я в гроб". И, главное, при его уме, он видит, что дышать ему всего год-два, так что яма для детей - перед глазами, вот-вот. Не знаю. Не умею рассудить. Вижу грех сзади, но и вижу правду сейчас. Зло и грех - в холодности к старой семье; но как он любит теперь этих новых, бесспорно, очевидно, нежно, страстно! Я, не находя оправдания для таких казусов, мысленно прикидываю их, однако, к загородным кафешантанам и откровенной "законной" проституции: балуйся в них старик, и никто его не остановил бы, и не было бы ему наказания, и не было бы теперь терзаний отцовских. Поразительно, что как только дети - тут-то и терзание, тут-то идея "греха" и встает во весь рост! Без детей "шалости" - и прощен! Но дети, но любовь к детям - никогда не будет прощена: тут-то и настигнут человека "бичи и скорпионы" скопчества! Мне кажется, что все-таки основная идея христианского мира заключается в искупимости всякого греха, и для таких тяжелых форм его можно было бы установить серьезную, тягостную эпитимию, но с прощением в заключение: уверен, что старый генерал не только пошел бы, но ринулся бы в какой-нибудь строгий монастырь носить дрова или воду, неустанно молиться за право усыновить этих пятерых детишек, завтра - нищих, завтра - может быть, проститутку "по бесхлебице". Нужно бы что-нибудь такое устроить... Что касается до государства, до lex civilis, то ведь ему решительно все равно, которые дети будут счастливы, сыты и воспитанны: для него желательно - чтобы некоторые не были развращены, несчастны, нищенствовали, проституировали. Или уж если не закон, то желательно, чтобы образовалось специальное филантропическое общество для защиты судьбы таких детей.