Мадам Бланш жадно и глубоко дышала, точно пыталась насытить легкие, ароматами какого-то загадочного сада. Затем она медленно оторвала руки от бус и подняла к вискам, поглаживая пальцами брови, и неожиданно резко выдохнула, опустив руки на подлокотники кресла. Эти перемещения рук привлекли внимание мисс Рейнберд; они не просто покоились на подлокотниках, а крепко сжимали их, настолько крепко, что пальцы побелели. Внезапно дыхание мадам Бланш участилось и напряжение охватило все ее тело. Мисс Рейнберд испугалась. Испугалась она не за мадам Бланш, а за себя, — из-за того, что оказалась в таком положении, позволив состояться этому нелепому спектаклю. Хэриет давно умерла. О ней осталась только память. Шолто тоже умер, и воспоминания о нем еще менее приятны. Жива только она сама, и никто не может заставить ее поверить в подобную чепуху… даже Хэриет в этих навязчивых снах.
Наступившее молчание прервал неестественно громкий голос мадам Бланш.
— Здесь кто-то есть. Держится на расстоянии, в нерешительности. Нет, он не один…
Возникла пауза, которую заполнил длинный нечеловеческий стон. Затем отрывистым, почти чеканным голосом Бланш продолжила:
— Нет, их двое. Они очень далеко… почти у самого горизонта, но я их вижу. Старик и пожилая женщина.
Чуть помедлив, Бланш заговорила живее:
— Генри? Ты тоже здесь? Да, конечно здесь. Теперь я тебя ощущаю, — весело рассмеялась она. — Приветствую тебя, родной мой. Скажи, в чем дело? Почему они не подходят ближе?
Очарованная происшедшей переменой в интонациях мадам Бланш, когда она заговорила с Генри, мисс Рейнберд внимательно посмотрела на сидящую перед ней женщину. Прежнее напряжение спало, и тело ее обмякло. Большая развязная вульгарная красавица.
Тем временем мадам Бланш глухо хохотнула и с некоторой хрипотцой в голосе произнесла:
— Ну не молчи, Генри, еще не хватало, чтобы и тебя тоже пришлось уговаривать. Надеюсь, дорогой мой, сегодня не один из твоих плохих дней? Скажи мне, что их беспокоит. Почему они не подойдут поближе?
На какое-то время наступило молчание, затем тело мадам Бланш как-то передернулось, и она заговорила снова, но уже другим голосом. Голос был мужским, не очень сильным, но твердым и нарочито безразличным, с чуть заметным акцентом. Услышав его, мисс Рейнберд почувствовала, как по ее спине поползли мурашки.
— Здесь всех ожидает прощение, — вещал голос. — Иначе и быть не может. Вырубка деревьев в лесу оставляет на холме шрамы опушек. Но деревья продолжают расти, и холм вновь обретает свой первозданный вид.
— Со мной здесь одна особа, которой требуется помощь, — весело произнесла мадам Бланш уже своим голосом. — Ты не будешь возражать, если я попрошу оставить лирику для другого случая? Скажи, почему они держатся на расстоянии?
— Она сама знает, почему они не решаются подойти, — ответил Генри. — Хоть между ними давно воцарились мир и согласие, они не подойдут до тех пор, пока она действительно не захочет их видеть. Пусть не обижается, но их удерживает ее, эгоизм.
— Это верно, мисс Рейнберд? — резко повернув голову, спросила мадам Бланш.
— Все люди эгоистичны, — заявила мисс Рейнберд. — Это типичная форма отказа, к которой прибегает Шолто, когда…
Быстро сообразив, что говорит лишнее, мисс Рейнберд прервала себя на полуслове. Конечно, мадам Бланш невольно произвела на нее сильное впечатление, но помогать ей своими высказываниями она была не намерена. Во всяком случае, сейчас.
— Давай наберемся терпения, милый Генри, — улыбнулась мадам Бланш. — Мисс Рейнберд из породы неверующих. Мы не можем надеяться заслужить ее доверие так быстро.
— Некоторые люди верят слепо, — ровным, не терпящим возражений тоном заявил Генри. — У других вера рождается и растет в борениях, своенравным цветком, распустившимся до срока. Твоей знакомой следует победить свой скептицизм, обогрев душу любовью. Тогда расцветет вера.
— По-моему, ты слишком много общаешься там с поэтами, — несколько раздраженно сказала мадам Бланш. — Не забывай, что ты инженер, хорошо? Постарайся выражаться яснее.
Из уст мадам Бланш раздался мужской смех, а затем голос Генри заявил:
— Что за беспардонность, Бланш? Ладно, спроси, знает ли их твоя знакомая.
— Вы их знаете? — обратилась Бланш к мисс Рейнберд.
— Я догадываюсь, кто эти люди, но не могу утверждать со всей определенностью, — ответила мисс Рейнберд, все более осваиваясь в странной и непривычной для себя обстановке.
— Ответ ты слышал, Генри, — прокомментировала Бланш.
— Именно этого я и ожидал, — сказал Генри. — Тем не менее скажи ей, что эгоизм в человеке слабее, чем чувство справедливости. Собственно говоря, она сама это знает. По этой причине она и пришла к тебе. Передай ей, что эти двое желают торжества справедливости, но ничего не могут сделать, пока она не готова. Скажи ей, что истинная семья — это братство людей.