— А корысть такая, — брякнув палкой о пол, раздельно проговорил Цыган, — это мне ветеринар из Мухоршибири дал. Не мы одни с тобой… Всюду начинает валиться скот… И тогда, слышь, остатних коров раздадут по дворам… вместе нельзя — зараза… На тебя никто не подумает, — по всему району хворь… При чем тут мы с тобой?.. Тебе не одну, а две коровы в собственность дадут, только соблюди… Христом-богом просить станут товарищи… Вот тут и прибыток тебе, и конец артели… Поняла?
— Поняла…
— Не одни мы… Василий Дементеев, Хамаидины братья согласье дали. Неужто ты на попятную пойдешь? Бери…
Она молча взяла у него мешочек с неизвестным зельем, спрятала на груди.
Цыган стал одеваться:
— У меня конь там… у остожья. Погаси огонь.
9
Лампея подметает избу. Прутяной голик так и мелькает в ее проворных руках. Она очень спешит. Да и как не спешить ей, — сегодня суббота, надо помыть полы, убрать в избе, истопить баню, помыться, успеть до ночи постирать, пока не остынет в бане вода. А скотину накормить — это не в счет, это обычное, каждодневное.
Много хлопот у Лампеи по субботам. Летом-то, когда заведовала она детскими яслями, по дому ей бабы пособлять приходили, — нет-нет да и прибежит кто-нибудь по своей охоте, — а после страды, как закрылись ясли, снова осталась она одна со своими малолетками, снова самой хозяйствовать доводится.
Старательности и радения Лампее у других не занимать, — сызмальства к порядку приучена, — и если бы не эти хлопотные субботние дни, не замечала бы она от хозяйства особых тягот. На работу теперь ее не загадывают, — какая зимой работа! Хлеба и картошки ей засыпали вволю, — живи не тужи да муженька дожидайся!
Что-то долго загостился Епиха в Крыму, — уж и лечат его поди! Сам писал: доктора самые лучшие, вместо изб — палаты сказочные, бывшие царские, за окном берег теплого моря, пища самая тонкая, винограду сколь хочешь съедай, а от него главная польза. Что это за ягода виноградная, какая она из себя, — трудно и понять. С голубицей ли схожа или с земляникою? И все-то там не нашенское: деревья и цветы заморские… И впрямь как в сказке. Мог ли думать Епиха, что попадет когда в этот рай? И смела ли она, Лампея, мечтать еще так недавно, что повезут семейского простого мужика в райскую ту сторону, в бывший царский дворец, будут бесплатно лечить, спасать от смерти? Жизнь как сон… сон наяву творится… А ведь отбрыкивался-то поначалу, дурень!
Лампее нечего тревожиться за своего Епиху: часто пишет он, радует, что дело здорово идет на поправку. А во вторник на прошлой неделе сообщил, что кончилось его многомесячное леченье и до отъезда домой осталось несколько часов. Значит, жди теперь…
С озабоченным лицом метет Лампея пол. Забота ее известная: поспеть бы до ночи управиться. А думы ее бегут и бегут, разве их удержишь? Думы всё о нем же, об Епихе: «Вот бы сегодня заявился как раз к бане… вот браво бы!»
Лампея выливает в ушат из-под рукомойника чугун горячей воды, начинает мыть пол… Взвизгнула легонько дверь в сенцы, у порога заклубился пар.
— Кто там? — не оборачиваясь, крикнула Лампея.
— Кто другой может быть…
При первых звуках родного Епихина голоса Лампея встрепенулась, выронила из рук дымящуюся тряпку, смущенно одернула подоткнутую сзади юбку, вытерла мокрые руки о запан… заспешила навстречу:
— Легок на помине!
— Кто поминал?
Епиха стоял перед нею ласково и широко улыбающийся, какой-то весь светлый, будто обновленный.
— Я поминала… я… про себя… вот только… — Она спрятала на его груди пылающее лицо.
Ой, и радости было у Лампеи в этот воскресный день!
С вечера, после бани, она упросила Епиху отдохнуть с дороги денек-другой, не торопиться в правление, — все и без него обошлось ладно, артель почти отмолотилась, хлеба все получили куда с добром. Епиха и сам видел, что в доме у него достаток, — значит, урожай как следует, — пообещал не спешить, но все же нет-нет да и закинет вопрос о натуроплате, о хлебопоставках, о зерновых фондах. Видать, не терпелось ему побывать у Гриши, все самому выспросить, — будто мало писали ему родные и правленцы в Крым… Утром, пока Лампея пекла блины, он тихо расхаживал по избе, походя брал на руки детишек, подкидывал их над головой, весело гугукал и смеялся. За столом он продолжал свои, начатые накануне, рассказы о курорте, о теплом море, о дивных крымских садах, о дворцах-санаториях…
А в обеденную пору пошли всей семьею на Краснояр к своим старикам.
Ахимья Ивановна встретила зятя радостным возгласом:
— Заявился, пропащая душа! А ну-ка, покажись, покажись… До чего раздобрел, с лица совсем другой!.. — Она с материнской нежностью взяла Ениху за плечи, принялась разглядывать его.
— Раздобреешь на казенных-то харчах! — поднялся с кровати Аноха Кондратьич.
Никто не отозвался на его неуместное слово. Ахимья Ивановна продолжала восторженно гуторить:
— Хворь-то свою в море, видать, оставил… Такой ни в жизнь не пропадет! Вот, Лампеюшка, дождалась ясна месяца!
— В тех краях да пропасть! — засмеялся Епиха. — Никак это невозможно, если б даже и захотел.
— Ты послушай, мамка, что он рассказывает: сущий рай там! — вставила Лампея.
— Туда, по писанию, всех Ипатов после смерти на жительство отправляют, — продолжал балагурить Епиха. — Одного такого видал я: бородатый, лысый — ну, совсем Ипат…
У Ахимьи Ивановны в жарко натопленной печи был давно готов воскресный обед: в этом доме никогда в праздники не бывает пусто, не обходится без гостей… Епиху усадили на почетное место. За столом собралась вся семья: из горницы пришли Никишка с Груней. Они бурно приветствовали Епиху, расцеловались с ним.
— Беги, Груня, в госспирт, — приказал Никишка жене. — Без вина такая встреча — немыслимое дело.
На пороге появился Мартьян Яковлевич.
— Епиха! Вернулся?! Верно, верно, немыслимо ни в какую! — загремел он. — Вот нанесло меня…
— Тебя всегда так наносит. Нюх у тебя собачий, — здороваясь с Мартьяном, сказал Епиха. — Только на курорте мне строго было наказано: не пить и не курить…
— Вот те раз! — с комическим недоумением подернул плечами Мартьян. Он вытащил из кармана поллитровку, поставил ее на стол. — Неужто и одну нельзя на радостях?.. Никудышные твои доктора!
— Ну, одну-то ничего.
— С одной голова не заболит, — поддержал Аноха Кондратьич. — Вот только насчет табака держись… а вино — это не беда..»
— Значит, доктора не такие уж плохие, — довольный, проговорил Мартьян Яковлевич. — А ну, распечатай, Никиха… Садись, Груня, никуда покуда бежать не надо…
— Рассудил, — упрямо возразил Никишка, — разве на такую ораву этого хватит?.. А вдруг кто еще подойдет?
— Будет вам! — строго сказала Ахимья Ивановна. — Не ходи. Груня, не поважай их. Садись-ка к самовару… Ну, рассказывай, Епифан Иваныч.
В это время распахнулась дверь и в избу вошел заиндевелый парень в застегнутом наглухо шлеме — сразу видать: с дальней дороги человек. Смуглое лицо, под опушенными ресницами синие-синие ласковые глаза…
Ахимья Ивановна первая узнала приемыша:
— Изот! Царица небесная! Все повскакали из-за стола.
— А говорят еще, бога нет! — воскликнул Мартьян Яковлевич. — Подстроит же он две такие встречи зараз!
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
1
Девятьсот тридцать четвертый год был для никольцев, для всей семейщины совсем отменный. Весна, лето, осень — каждое время года несло на деревню какую-нибудь новину. Богатели колхозы, строили новые амбары для хлеба, и крытые тока в степи, в деревне появились могучие, вышиною в добрую избу, молотилки, — шум их слышен далеко по Тугную, — из Хонхолоя куда гуще прежнего шли на поля тракторы с невиданными прицепами, красные партизаны купили в собственность автомобиль-грузовик возить с полей зерно, из Завода горючее, в город — артельное масло на базар дли продажи. Молодых парней, обучающихся теперь тракторному делу, по пальцам, как год назад, не сочтешь, и шофера подыскать для своей машины Грише с Епихой не представляло особого труда: подучили малость на курсах комсомольца Оську — и вот вам свой артельный шофер. Красные партизаны разом смекнули, какая выгода от машины: мало того что грузы куда надо доставляет, возит быстро, — до самого города, обыдёнкой оборачивается, — но еще и денежную прибыль приносит: из города машина никогда порожняком не идет, захватывает товары для кооперации, из города и Завода, туда и обратно, народ сажает — по пятерке с человека за проезд плата. Много денег от Василия Домнича, от пассажиров соберет за год машина, а велик ли ее расход: трудодни шоферу Оське да горючее… А закоульцы пока не могут обзавестись собственной машиной. Будто и наладилось дело у них, а все не могут с доходами по-умному распорядиться, — то ли смекалки у Мартьяна Алексеевича не хватает, то ли еще что. И как случится нужда у него в машине, бежит к Грише с поклоном… Мартьян Яковлевич вырастил сперва на своем опытном участке, а потом и на Тугнуе, вокруг фермы, здоровенную невидаль-редьку — турнепс, самый лучший для скота корм. И еще вырастил Мартьян Яковлевич разные сорта пшеницы, ячменя и овса, и все они куда урожайнее привычных сортов: поспевают раньше, растут гуще, колос полновеснее, тяжелее, зерен в колосе больше — будто как раз для здешней земли приноровлены. Больше всего гордился Мартьян пшеницей «лютесценс» — диво, а не пшеница, от нее пойдут теперь немыслимые урожаи! Правление думку имеет: засеять этими семенами на следующий год первые сотни га. Вырастил Мартьян Яковлевич также американский пырей — трава красивая, стрельчатая, высокая, по пояс, а главное — сеять ее требуется один раз в четыре года; несколько гектаров этого пырея накосил Мартьян Яковлевич, — сколько тут будет семян, сколько питательного сена получит артель в ближайшие же годы!.. Много новины, подчас самой нежданной, видела за этот год семейщина. Но нежданнее и новее всего было полное освобождение колхозов и колхозников от хлебных поставок государству на целых шесть лет.