— Искать Додда въ «Книгѣ Перовъ!» сказала она презрительно: — интересно было бы знать, гдѣ тамъ найдется Доддъ! Искать Мэк-Керти — о, это дѣло другаго рода! Мэк-Керти Моръ убилъ Шоа-Бъйуина-Тирниша въ тысяча-шестомъ году, и былъ за то повѣшенъ на шелковой веревкѣ цвѣтовъ своего герба, бѣлый съ зеленымъ, на собственныхъ воротахъ; интересно было бы мнѣ знать, что было въ то время извѣстно о Доддахъ? Но вашъ батюшка, Мери Анна, всегда таковъ: онъ забываетъ, кто его жена.
Хотя этотъ упрекъ былъ и несовсѣмъ-справедливъ, Китти, но я не стала возражать и обратила вниманіе мама къ вопросу о приглашеніи на церемонію. Мы согласились, что Кэри не нужно и не должно ѣхать съ нами; что мама и я будемъ одѣты совершенно-одинаково: съ локонами, въ бѣлыхъ тарлатановыхъ платьяхъ, съ тремя юбками, которыя будутъ застегиваться золотыми ноготками. Разница будетъ только та, что мама надѣнетъ свои карбункулы, а на мнѣ, кромѣ цвѣтовъ, ничего не будетъ. Костюмъ этотъ необыкновенно-простъ, милая Китти; но у мадмуазель Адель столько вкуса, что на нее можно положиться. Папа, разумѣется, надѣнетъ свой милиціонный мундиръ (онъ очень-красивъ) — единственная несовсѣмъ элегантная часть его, черныя штиблеты; шишакъ тоже, некрасивой формы. Тѣмъ не менѣе лучше быть въ какомъ-нибудь мундирѣ, нежели въ простомъ фракѣ. Мы хотѣли также, чтобъ папа прицѣпилъ какъ-нибудь медаль, выбитую на коронацію королевы Викторіи: она очень-хорошо могла бы замѣнять орденъ и внушать иностранцамъ уваженіе къ папа; но онъ не согласился. Ты, Китти, можетъ-быть посмѣешься, что я вхожу въ подробности о столь тривіальныхъ понятіяхъ папа, но такова наша жизнь. Какъ сильно стремимся мы подняться, такъ же упорно стѣсняетъ онъ нашъ полетъ, и благороднѣйшія предположенія мама постоянно разрушаются вульгарными наклонностями папа.
Я до того занята очаровательнымъ праздникомъ, что ни о чемъ, кромѣ его, не могу думать; впрочемъ, не могу хорошенько сосредоточить своихъ мыслей и на праздникѣ, потому-что «неукротимое существо», какъ его называю, лордъ Джорджъ, колотитъ по фортепьяно, представляя оперныхъ пѣвцовъ и пѣвицъ, а по-временамъ вальсируетъ по залѣ, такъ-что невольно развлекаешься. Онъ сейчасъ мучилъ меня доспрашиваясь, что такое пишу я тебѣ, и просилъ передать, что онъ жаждетъ познакомиться съ тобою — видишь, мой другъ, что ему разсказано о твоихъ темно-голубыхъ глазкахъ и длинныхъ рѣсницахъ, которыя такъ восхищаютъ всѣхъ подъ ирландскимъ небомъ! Не могу продолжать. Онъ играетъ теперь, какъ говоритъ «Grande Marche съ аккомпанементомъ полнаго оркестра» и подъ окнами нашими собирается толпа слушателей. А мнѣ нужно было что-то написать, только никакъ не могу припомнить…
Вспомнила, о чемъ хотѣла сказать. Пьеръ Б. въ высшей степени несправедливъ, неблагороденъ. Не зная свѣта и упоительныхъ его волненій, онъ не имѣетъ понятія о требованіяхъ, которымъ подчиняются люди, участвующіе въ удовольствіяхъ свѣта. Упрекать меня за жертвы, которыя приношу требованіямъ общества — несправедливо, нисколько несправедливо. Да, Пьеръ вовсе незнакомъ съ условіями общественной жизни. Впрочемъ, понимала ли ихъ и я нѣсколько недѣль назадъ? Скажи ему это, мой другъ; скажи ему также, что я нисколько не измѣнилась, только мой взглядъ на жизнь сталъ шире, понятія возвышеннѣе, чувства изящнѣе. Вспомнивъ, что такое была я мѣсяцъ назадъ и чѣмъ стала теперь, я трепещу, милая Китти, за опасности настоящаго и невыразимо краснѣю за прошедшее! Я надѣюсь, ты не допустишь его до мысли ѣхать за границу; «поселиться здѣсь докторомъ», какъ онъ говоритъ: объ этомъ ужасно и подумать! Знаешь ли Китти, какое мѣсто въ обществѣ занимаютъ здѣсь юристы и доктора? Нѣсколько-пониже почтальйоновъ и нѣсколько повыше поваровъ! Два или три въ городѣ допускаются въ общество, прилично одѣваются, являются съ умытыми руками, чисто-выбритые — вотъ и все! Да и они въ обществѣ только терпимы, терпимы потому, что на всякій случай недурно имѣть «хорошаго фельдшера» подъ-рукою. И мнѣ кажется, Китти, что здѣшнее общество совершенно-право: въ шумѣ наслажденій постоянно видѣть вокругъ себя этихъ людей, напоминающихъ о страданіи, мрачныхъ сценахъ — это дѣйствительно непріятно и несообразно. Вѣдь мы не украшаемъ альбомовъ завѣщаніями, не причисляемъ анатомическихъ книгъ къ нашему легкому чтенію, не ставимъ на туалетахъ и каминахъ стклянокъ съ лекарствами, не хотимъ, чтобъ въ танцовальной залѣ вѣяло аптечнымъ запахомъ: какъ же послѣ этого допускать въ наши салоны людей, которые служатъ олицетвореніемъ всѣхъ этихъ ненавистныхъ предметовъ? Ихъ присутствіе погубило бы живописную элегантность нашей жизни. Нѣтъ, Китти, оставимъ эти мрачныя фигуры на ихъ темномъ фонѣ: имъ не мѣсто въ яркомъ освѣщеніи, которымъ озарена картина аристократической жизни. Кромѣ того, Пьеру были бы совершенно чужды заграничные обычаи. Неразрывно сроднившись съ манерами своей профессіи, онъ никогда не могъ бы достичь той очаровательной небрежности, той граціозной, вкрадчивой истомленности, которою отличаются люди хорошаго общества за границею. Если они даже не успѣваютъ прельстить васъ, то всегда умѣютъ не оскорбить вашихъ слабостей, вашихъ предразсудковъ, вашихъ привязанностей. Прекрасное правило, говорящее: Tous les gouts sont respectables — основаніе всѣхъ понятій заграничнаго общества. Нѣтъ, нѣтъ, Пьеръ не долженъ ѣхать сюда!