Единственныя развлеченія, какія позволялъ я себѣ — стаканъ джину съ водою, и домино — развлеченія неразорительныя, если не слишкомъ увлекательныя.
«Веду такую жизнь!» Что жь этимъ хочетъ она сказать? Или она колетъ мнѣ глаза бездѣйственнымъ, безполезнымъ образомъ моего существованія, неимѣющаго цѣли, кромѣ развѣ той, чтобъ слушать и повторять городскія сплетни? «Мистриссъ Д.», сказалъ я наконецъ, «вообще говоря, васъ бываетъ можно понимать. Недостатки, какіе могу я находить въ рѣчахъ вашихъ, состоятъ обыкновенно въ смыслѣ, а не въ безсмысленности ихъ. Итакъ, для лучшаго сохраненія обыкновеннаго качества вашихъ рѣчей, сдѣлайте милость, объясните мнѣ слова; слышанныя мною отъ васъ теперь: что вы понимаете подъ жизнью, какую я веду?» — «Не при дочеряхъ, мистеръ Д., не при дѣвицахъ», сказала она глухимъ голосомъ леди Макбетъ, отъ котораго загорѣлось у меня въ сердцѣ. Несчастіе мое стало ясно, Томъ я знаю, вы ужъ смѣтесь надъ нимъ; но что жь дѣлать? такъ, она ревновала меня, ревновала до до безумія! Ахъ, Томъ, другъ мой, такіе нелѣпые фарсы очень-смѣшны на театрѣ: что вся публика помираетъ отъ нихъ со смѣху, но въ дѣйствительной жизни фарсъ становится трагедіею. Не остается у васъ ни одной пріятности, ни одной отрады въ жизни: всѣ отняты, отравлены! Система агитаціи, говорятъ, хороша въ политикѣ [14], но въ семейной жизни она ужасна! Каждое ваше слово, каждый взглядъ становятся уликою противъ васъ; каждое письмо, вами получаемое или отправляемое, таинственно свидѣтельствуетъ противъ васъ, и наконецъ вы не смѣете высморкать носу, потому-что скажутъ: это у васъ условный сигналъ съ толстою старухою, которой окна черезъ улицу отъ вашихъ!
Разумѣется, Томъ, я возсталъ противъ обвиненія съ всѣмъ негодованіемъ оскорбленной невинности. Я призывалъ во свидѣтельство тридцатилѣтнюю добропорядочность моего супружескаго поведенія, солидность моего обращенія, сѣдину моихъ бакенбардъ; я признавался въ двадцати другихъ моихъ слабостяхъ, любви къ отпусканію потѣшныхъ штукъ, висту, криббеджу; пошелъ далѣе, выразилъ ужасъ, какой вообще вселяетъ въ меня всякая женщина, но тутъ она перебила меня: «пожалуйста; мистеръ Д., не забудьте же сдѣлать одно исключеніе; будьте же любезны, скажите, что есть существо, неподходящее подъ этотъ разрядъ страшилищъ».
— Что вы хотите сказать? вскричалъ я, теряя терпѣніе.
— Да, сударь, сказала она патетическимъ тономъ, какой всегда держитъ на запасѣ для заключительнаго эффекта, какъ ямщики приберегаютъ лихую рысь для подъѣзда къ станціи: — да, сударь, я хорошо знакома съ вашимъ вѣроломствомъ и скрытностью. Я вполнѣ знаю, для какихъ безчестныхъ отношеній вы жидоморствуете съ вашимъ семействомъ. Мнѣ извѣстны ваши дѣла.
Я хотѣлъ остановить ее напоминаніемъ о здравомъ смыслѣ; она презрѣла его; я свидѣтельствовался моею престарѣлостью, она не хотѣла знать о ней; я упиралъ на то, что никогда не занимался волокитствомъ — именно потому-то и ударился я въ него съ такимъ безумнымъ увлеченіемъ. Какъ ни почтенны сѣдины, Томъ, но должно сознаться, что подобныя пренія въ высшей степени позорны для нихъ; по-крайней-мѣрѣ мистриссъ Д. увѣряла меня въ томъ, и дала мнѣ понять, что чѣмъ старше человѣкъ, тѣмъ дороже расплачивается онъ за свою безнравственность.
— Но, прибавила она, съ сверкающими отъ гнѣва глазами и приближаясь къ дверямъ для исчезновенія съ финальною грозою: — но я не спорю, для иныхъ вы кажетесь Адонисомъ, милымъ и ловкимъ молодымъ человѣкомъ, розанчикомъ, красавчикомъ — не сомнѣваюсь, что такимъ находитъ васъ Мери Дженъ, старый мерзавецъ!
Эти слова, произнесенныя альтомъ, и трескъ двери, хлопнувшей такъ, что упала висѣвшая надъ нею картина, заключили сцену.
«Такимъ находитъ меня Мери Дженъ», повторилъ я, хватаясь за голову, чтобъ опомниться. Ахъ, Томъ, нужно было имѣть голову гораздо-болѣе спокойную, чѣмъ была тогда моя, чтобъ рыться въ старыхъ архивахъ памяти! Не стану мучить васъ описаніемъ своихъ страданій. Я провелъ вечеръ и ночь въ состояніи полупомѣшательства; и только тогда, когда сталъ поутру писать квитанцію для одного изъ моихъ адвокатовъ, разгадалъ тайну: вписывая имя его, я замѣтилъ, что оно — Мари-Жанъ де-Растанакъ [15] — имя довольно обыкновенное; но зачѣмъ завелся обычай давать мужчинамъ такія имена? Развѣ мало мужскихъ?!
Такъ вотъ она, Мери Дженъ! Вотъ источникъ супружескаго взрыва, подобныхъ которому но силѣ ужь съ годъ не было.
Сильное краснорѣчіе мистриссь Д. напоминаетъ мнѣ о нашихъ оппозиціонныхъ ораторахъ, именно о Викерсѣ. Мнѣ кажется, онъ столько кричитъ потому, что ему хочется въ Лорды Казначейства. Вотъ ужь истинно было бы, какъ говаривалъ старикъ Фридрихъ, «пустить козла въ огородъ»! Каковы негодяи эти господа! Ты пишешь имъ о сынѣ, или племянникѣ, они тебѣ отвѣчаютъ велерѣчивою чепухою о своихъ политическихъ убѣжденіяхъ, какъ-будто кто изъ насъ вѣрилъ, что у нихъ есть хоть на грошъ убѣжденій! Да ну ихъ! не того я хочу, сдѣлайте мое дѣло безъ отговорокъ. Опредѣлите Джемса въ Торговый Департаментъ, и рѣжьтесь съ каффрами хоть еще десять лѣтъ [16]. Дайте ему мѣстишко въ таможенномъ управленіи — и тогда я знать не хочу, рѣшенъ ли вопросъ о Новой Зеландіи. Только безсемейные люди спрашиваютъ на выборахъ у кандидатовъ мнѣній о подобныхъ вопросахъ. Если какой-нибудь избиратель заботится о томъ, какой партіи будетъ принадлежать его представитель, я впередъ говорю, что у него нѣтъ дѣтей и заботы о предоставленіи хорошей партіи своимъ дочерямъ.
14
Извѣстно, что въ Англіи, когда хотятъ, ввести какой-нибудь новый законъ, прежде всего стараются распространить въ публикѣ убѣжденіе о его необходимости; для этого собираютъ многочисленные митинги, раздаютъ даромъ небольшія брошюры, наконецъ составляютъ просьбы, которые повсюду разсыпаются для подписыванія и представляются потомъ, парламенту съ тысячами и сотнями тысячъ подписей. Это называется agitation, агитація.
15
Marie Jean (французскія имена) — Марія Иванъ. Мистриссъ Доддъ прочла ихъ поанглійски Mary Jane — Мери Анна. Обычай прибавлять къ мужскому (главному) имени мальчика одно или два женскихъ очень въ большой модѣ у французовъ; но мужское имя въ имени мужчины есть всегда; прочитавъ поанглійски, мистриссъ Доддъ увидѣла, что оба имени женскія, слѣдовательно мнимая Мери Дженъ — женщина; еще вѣроятнѣе, что она и вовсе не знала французскаго обычая.
16
Вопросъ о каффрской войнѣ чрезвычайно занималъ парламентъ два или три года назадъ: дѣйствіе романа, какъ видимъ, происходитъ въ 1852–1853 годахъ. Оппозиціонные ораторы обвиняли министерство въ томъ, что война ведется дурно, слабо, что она стоила огромныхъ суммъ, и въ томъ, что колонисты Мыса Доброй Надежды, ожесточенные притѣсненіями англійскаго правительства, не хотятъ помогать регулярному войску, отчего и затягивается война.