— Веселись!
— Покажи себя во всем блеске!
— Я приеду туда к ужину! — пообещал Тавейра, развалившийся в кресле с номером «Фигаро».
Было два часа ночи, когда Эга вернулся после soiree, где он развлекался отчаянным флиртом с баронессой д'Алвин, которая за ужином, после шампанского, покоренная столь смелым натиском, подарила ему две розы. Проходя мимо комнат Карлоса, Эга постоял в нерешительности, не зажигая свечи, снедаемый любопытством… Здесь ли он? Но устыдился подобного шпионства и поднялся к себе, утвердившись в своем вчерашнем намерении сбежать в Селорико. У себя в комнате он бережно поставил розы баронессы перед зеркалом в стакан с водой и уже начал раздеваться, когда услышал чьи-то шаги в темном коридоре, шаги очень медленные, очень тяжелые, которые приблизились и затихли перед его дверью. Эга испуганно крикнул:
— Кто там?
Дверь скрипнула, и появился Афонсо да Майа, бледный, в халате поверх ночной рубашки и с подсвечником, в котором догорала свеча. Входить не стал. Хриплым и дрожащим голосом спросил:
— А Карлос? Он был там?
Застигнутый врасплох, Эга, стоя в одной рубашке, залепетал: он не знает… он сам пробыл у Гувариньо совсем недолго… Возможно, Карлос приехал туда позже, вместе с Тавейрой, к ужину?
Старик закрыл глаза и, словно лишаясь чувств, вытянул руку в поисках опоры. Эга подбежал к нему:
— Не убивайтесь так, сеньор Афонсо да Майа!
— Как же мне не убиваться? Где он? Он там, с этой женщиной… Можешь не говорить, я и так знаю, я велел следить за ним… Вот до чего я дошел, но у меня не было больше сил выносить эту мучительную тревогу… Вчера он пробыл там до утра, и сейчас он там… И бог дал мне прожить столько лет лишь для того, чтобы я дожил до такого ужаса!
Он воздел руки в тоске и отчаянии, и шаги его, еще более тяжелые, еще более медленные, затихли в коридоре.
Несколько мгновений Эга оставался недвижим. Потом разделся и лег; завтра, перед отъездом в Селорико, он скажет Карлосу без околичностей, что тот своим бесчестным поведением убивает деда, а Эга, его лучший друг, вынужден бежать, ибо не в силах более быть тому свидетелем.
Едва проснувшись, Эга вытащил на середину комнаты чемоданы и, вынув из комода, побросал на постель одежду, которую следовало уложить. Полчаса он усердно трудился над чемоданом, и к его гневным мыслям о Карлосе примешивались воспоминания о вчерашнем soiree, о многообещающих взглядах баронессы и надеждах, которые не сбудутся, если он уедет. Веселое солнце золотило веранду. Эга открыл окно, вдохнул свежий, холодный воздух, залюбовался прекрасной зимней синевой. Как хорош Лиссабон в такую погоду! А Селорико, усадьба и падре Серафин уже издали наводили мрак на его душу. Внизу он увидел dog-cart Карлоса и впряженную в него Бездельницу, которая била копытом о мостовую, раззадоренная ярким солнцем. Карлос поднялся чуть свет и уезжает, чтобы не встретиться с дедом и с ним!
Боясь упустить друга, Эга бегом бросился вниз. Карлос заперся в ванной. Эга окликнул его, в ответ — ни слова. Тогда Эга постучал и крикнул через дверь, не скрывая своего раздражения:
— Будь любезен выслушать меня!.. Ты уезжаешь в Санта-Олавию или нет?
Спустя мгновение Карлос отозвался из ванной под шум льющейся воды:
— Не знаю… Возможно… Я тебе потом скажу…
Эга не стерпел:
— Так не может продолжаться вечно… Я получил письмо от матери… И если ты не уедешь в Санта-Олавию, я уезжаю в Селорико… Ты уже три дня не в силах ни на что решиться!
Он почти раскаялся в своей резкости, услышав из-за двери смиренный и усталый, почти умоляющий голос Карлоса:
— Зачем ты так, Эга! Имей со мной немного терпения. Я тебе сам скажу…
Тут Эгой овладел внезапный приступ чувствительности, которым он был подвержен, на глаза его навернулись слезы, и он пробормотал:
— Хорошо, хорошо! Я говорил слишком громко, потому что через дверь… Поступай как знаешь!
Он убежал к себе, преисполненный сострадания и нежности, смаргивая с ресниц крупные слезы. Теперь ему стали понятны муки, в которых корчился Карлос; его страсть, еще недавно столь естественная, сделавшись в горький час чудовищной, увы, не утратила ни своей прелести, ни силы… Слабый по натуре, Карлос не смог мгновенно остановиться, увлекаемый, точно ураганом, могучим порывом любви и страсти! Он не устоял, не устоял и продолжает падать в эти объятия, которые в неведении продолжают его призывать. Преступная слабость вынуждает его тайком уходить из дома, проводить дни в трагических скитаниях, скрываясь от близких; словно проклятый, он страшится встретить исполненный ужаса взгляд чистых глаз! А рядом — несчастный Афонсо, который все знает и умирает от горя! Может ли он, Эга, желанный гость в былые, веселые, времена, покинуть деда и внука теперь, когда несчастье обрушилось на дом, где он всегда находил любовь куда более щедрую, чем в собственном доме? Это было бы низко! И Эга принялся распаковывать чемодан и заталкивать вещи в комод с той же злостью, с какой он их оттуда выбрасывал, вымещая на них всю свою боль и досаду и ворча: