Аббат вздохнул, словно святой при виде дьявольского нечестья, поразившего лучших овец его паствы; потом заглянул в свою чашку и с наслаждением допил оставшийся кофе.
Когда Афонсо да Майа, Виласа и аббат вернулись с прогулки, обойдя почти весь приход, уже стемнело, в комнатах зажгли свет и в гости пожаловали сестры Силвейра, богатые владелицы поместья Лагоаса.
Дона Ана Силвейра, старшая сестра, незамужняя, слыла умнейшей из сестер, и по части благочестия и этикета пользовалась в Резенде непререкаемым авторитетом. Дона Эужения, вдова, была всего-навсего очаровательной флегматичной особой, приятно пухленькой и смугловатой, с глазами, утопающими в длинных ресницах; она была также матерью двоих детей: Терезиньи — «невесты» Карлоса, худенькой живой девочки, с черными как смоль волосами, и мальчика по имени Эузебио, о котором как о чуде без устали говорили все в округе.
Чуть не с колыбели этот чудо-ребенок выказывал любовь ко всякого рода старинным книгам, равно как и ко всем прочим источникам знания. Едва начав ползать, он более всего любил устроиться где-нибудь в уголке на ковре и, завернувшись в одеяло, перелистывать толстые тома, склоняясь безволосой головенкой мудреца над заглавными буквами; а когда он немного подрос, то мог проводить долгие часы неподвижно в кресле, подобрав под себя слабые ножонки и ковыряя в носу: ни разу он не попросил барабан или ружье, но зато ему шили из бумаги тетради, и скороспелый эрудит, приводя в изумление мать и теток, с высунутым от напряжения языком по целым дням исписывал страницы цифрами.
В семье уже определили его будущее: при его состоянии он должен получить университетское образование, а затем стать высшим судейским чиновником. В Санта-Олавии тетя Аника сразу же усадила мальчика за стол у канделябра и дала ему рассматривать огромный, богато изданный том «Одежда народов мира». Мальчик был, по обыкновению, одет в шотландский костюм с ярким в красно-черную клетку пледом, перекинутым через плечо и закрепленным эполетом, как у благородного Стюарта, храброго рыцаря из романа Вальтера Скотта; с мальчика никогда не снимали берета, на котором воинственно топорщилось пестрое петушиное перо; но вряд ли было зрелище печальнее, чем это хмурое личико ребенка, страдающего глистами, вялое, отливающее желтизной оливкового масла; его блуждающие по страницам голубые глазенки, лишенные ресниц, словно их уже успела выесть жажда познания; взгляд, прикованный то к сицилийским крестьянкам, то к отважным стрелкам-черногорцам, которые были изображены на вершине горной цепи, где они стояли, опершись на ружья.
Перед канапе, где сидели дамы, расположился их преданный друг, адвокат, степенный и порядочный человек; вот уже пять лет, как он все взвешивал и размышлял, не жениться ли ему на вдове Силвейра, но так до сей поры и не решился на это и довольствовался тем, что ежегодно покупал полдюжины простыней или еще одну штуку голландского полотна, дабы пополнить запас постельного белья. Эти покупки с жаром обсуждались в доме Силвейра; и скрытые, но неизбежные намеки, таившиеся в разговорах о наволочках, размерах простынь и мохнатых теплых одеялах на январские холода, вместо того чтобы воспламенить адвоката, поселяли в нем тревогу. И в последующие дни он выглядел обеспокоенным, словно благая перспектива брачных уз вызывала у него озноб, как перед отчаянным поступком вроде схватки с быком или попытки переправиться вплавь через Доуро. Затем, под каким-нибудь благовидным предлогом, он откладывал женитьбу до будущей осени. И, сразу почувствовав облегчение и успокоившись, почтенный адвокат продолжал сопровождать сестер Силвейра на чаепития, церковные праздники, визиты с выражением соболезнования, всегда одетый в черное, любезный и обходительный, с неизменной улыбкой, обращенной к доне Эужении, и не желающий других радостей, кроме даруемых ему этой почти отеческой привязанностью.
Едва Афонсо вошел в гостиную, ему сообщили, что, к сожалению, сеньор судья с сеньорой не смогли прибыть, поскольку судья нездоров; и сестры Бранко прислали записочку с просьбой извинить их: у них, бедняжек, сегодня день скорби — семнадцать лет назад умер их братец Мануэл…