— Разумеется, имеешь, дорогая! Я же тебе говорил…
— Ты не побрился?
— Я только что поднялся на палубу, а спал всего четыре часа.
Ланнек провел всю ночь один на один с безликим рулевым, не сходя с места и не спуская глаз с бесконечной вереницы повисших во мраке сигнальных огней. Лицо его постепенно мрачнело: поднимался зюйд-вест. Ветер пока еще очень слабый, но в любую минуту может нагнать волну на банки.
— Что это за история с призраком?
Вместо ответа Ланнек указал жене на боцмана, который, покраснев от натуги, упрямо тянул за соски одну из коров. Боцман был ниже и коренастей, чем капитан, а приплюснутый нос делал его похожим на чудище с эпинальских[2] лубочных картинок, — Чем он занимается на судне?
— Возглавляет экипаж, при необходимости несет вахту Он и есть призрак.
— Не понимаю.
— Эта скотина знает, что Кампуа суеверен, как деревенская старуха. Вот он и наплел парню, будто на судне всегда был призрак, а сегодня ночью воспользовался случаем, забрался на камбуз и увел окорок. Кампуа даже пикнуть не посмел.
— Но он же вор!
— Он — боцман, и притом отличный.
— Надеюсь, ты выставишь его за дверь?
Слово «дверь», равно как негодование Матильды, заставили Ланнека вторично улыбнуться.
— Сегодня ночью он принесет окорок обратно.
— И все?
— Все.
— Значит, ты позволяешь себя обкрадывать?
— Да нет же! Ведь окорок-то вернут.
— Украдут что-нибудь другое.
Ланнек ласково потрепал жену по плечу.
— Иди! Этого тебе не понять.
— Куда я пойду?
— В кают-компанию, к себе — куда хочешь.
Оставшись один, Ланнек налил стопку кальвадоса — он ежедневно пропускал одну после кофе — и машинально перечитал найденную накануне записку — Шутник проклятый!
Бриз уже обогнал «Гром небесный», и море, еще недавно спокойное, вспенилось барашками, а зеленый его оттенок стал каким-то противно-сероватым.
— Право руля! — скомандовал Ланнек. — Мы как раз на траверзе Вергуайе.
Он неторопливо покуривал, делая маленькие затяжки.
Опять зашел в штурманскую, взял там вязаный шерстяной шарф и тыльной стороной руки вытер мокрый нос.
Ланнек испытывал безотчетное желание расхаживать взад и вперед, размахивать руками и — что бывало с ним редко — с кем-нибудь потолковать.
— За Дувром погода совсем испортится, — сказал он рулевому, но тот промолчал: ему не полагается разговаривать.
Ланнек выпил вторую стопку кальвадоса, перегнулся через поручни и посмотрел на коров: боцман наконец оставил их в покое.
Воздух был по-прежнему прозрачен Контуры нормандских скал постепенно стушевывались, зато на горизонте завиднелись заводские трубы и портовые краны Булони. То здесь, то там медленно бороздили море черные коротышки траулеры.
— Шутник!
Ланнек больше не думал о записке. Он почти обрел свою обычную беззаботность, потому что, в общем, был человек легкий, особенно по утрам. Благодаря течению «Гром небесный» все время делал восемь и больше узлов — приличный ход для судна, которому шестьдесят лет.
И все-таки, вопреки обыкновению, Ланнеку не стоялось на месте. Он расхаживал, вытряхивал пепел из трубки, набивал новую, сплевывал в воду. В нем образовалась какая-то пустота, шевелилось что-то очень сложное, чего он не мог определить, — не то страх, не то предчувствие.
Нет, не то! Ему малость не по себе — вот и все.
А может, просто есть захотелось.
Ланнек распорядился принести кусок колбасы и сжевал ее, не переставая курить.
Он, конечно, не прав, но удержаться было не в его силах. Он испытывал потребность быть веселым. А когда он вошел в кают-компанию, вид жены сразу настроил его на насмешливый лад.
Солнце, скупо пробивавшееся через иллюминатор, окружало Матильду как бы ореолом. Стол был накрыт на шестерых, но она сидела одна и дулась, поставив локти на скатерть и подперев подбородок руками.
— Колокол давно прозвонил, — объявила Матильда.
— Нет, только в первый раз. Вот послушай: это второй.
Г-н Жиль стоял на вахте, теперь к столу вышел Муанар, поклонившийся молча и с такой серьезностью, что капитан опять расхохотался.
— Отлично! Разрешаю тебе даже поцеловать ей руку.
Он перехватил недобрый взгляд жены и для приличия повернулся к кривому радисту, который уткнулся в тарелку.
«Втюрился! — сообразил Ланнек. — Никаких сомнений! Наш Поль влюбился в мою жену — вот и краснеет, как девчонка»
Механик — тот наицеремоннейшим образом расправлял свою салфетку.
— Ну-с, дети мои, по-моему, у всех нас волчий аппетит!
Ланнек говорил и говорил — лишь бы не молчать: он был доволен, и ему хотелось, чтобы все вокруг тоже были довольны.
— A мне есть не хочется, — отчеканила Матильда.
Муж ее на секунду нахмурился, чуть было не ответил, но сдержался и набил себе рот хлебом.
Кампуа никогда еще не был таким мрачным Чувствовалось, что г-жа Ланнек внушает ему панический страх, который делал парня особенно неуклюжим. Когда он, уронив вилку, поднял ее и положил на стол, Матильда процедила, — Другую!
— Что? — не понял Кампуа.
— Тебе говорят, чтобы ты уронил другую вилку, идиот! — заорал Ланнек.
Ему просто взбрело на ум пошутить, но шутка рассмешила только его самого. Матильда повернулась и окинула мужа суровым взглядом.
— Послушай, детка…
Ланнек сознавал, что увязает все глубже, что дело принимает дурной оборот, но остановиться уже не мог.
— Перестань муштровать нашего Кампуа, или он пожалуется своему призраку! Выше носы, черт побери!
Жизнь прекрасна!..
Когда Ланнек вот так воодушевлялся, его уже было не унять.
— Какие прогнозы, Поль? — обратился он к радисту — Над Ирландией низкое давление. В Северном море высокая волна.
— Что я говорил? Все идет на лад.
— Ты находишь?
— Раз нет ничего плохого, значит, все хорошо.
Ланнека бросило в жар: он не представлял себе, как выпутается. Остальные ели молча. Матильда вся подобралась, в любую минуту готовая взорваться.
— Понимаешь, детка, лучше сразу договориться обо всем. Вот попривыкнешь к морю и…
— Будь любезен, помолчи. Ты глуп!
— Благодарю.
— Не за что.
Радист прятал глаза, Муанар приличия ради ел вдвое больше обычного.
— Кампуа! Поди-ка сюда.
Ланнек еще не знал, что он сделает, но молчать дольше стало невтерпеж.
— Покажи руки!.. В Гамбурге возьмешь у меня пятьдесят сантимов, купишь пилочку для ногтей.
Матильда резко поднялась, ушла к себе в каюту и захлопнула за собой дверь.
— Ну вот — вздохнул Ланнек.
Он был взбешен и в то же время испытывал облегчение. Он любил жену, ему не хотелось ее огорчать, но видеть ее в кают-компании вот такою, настоящей Питар!..
Да, она настоящая Питар — все делает на свой лад: садится, накладывает себе горчицу, режет мясо, смотрит с отсутствующим видом в пространство.
— Мне что-то расхотелось есть, — проворчал Ланнек, отодвинув тарелку и набивая трубку. — Что скажешь, Жорж?
Зная, что жена подслушивает за дверью, он умышленно повысил голос. Муанар лишь пожал плечами.
— Разве я что-нибудь сказал? У меня хорошее настроение, я шучу, а она…
Ланнек встал и, тяжело ступая, словно для того, чтобы продемонстрировать свою силу, вышел на палубу.
Если уже сейчас ему отравляют радость обладания собственным кораблем…
Небо затягивалось тучами, приобретая тот же серый оттенок, что и море; в полумиле от судна прошел пакетбот линии Дьеп — Ньюхейвен, палубу которого запрудили пассажиры. Обычно в это время Ланнек ложился часа на два отдохнуть. Тем не менее он выждал, пока офицеры кончат есть и покинут кают-компанию.
Когда он вернулся туда, Кампуа убирал со стола, и Ланнек, встав у иллюминатора, молча забарабанил пальцами по стеклу. Буфетчик понял и так заторопился, что разбил стакан.
— Шутник, — буркнул Ланнек.
Каюта его находилась справа, но он в нее не вошел.
Дождался, когда наконец уберется феканец, запер — чего никогда не бывало — кают-компанию на ключ и подошел к жениной двери.