Я бросилась в ее объятия и, прерывая мой рассказ слезами и поцелуями, не утаила от ней ни наших прогулок, ни выговора тетушки, ни моего смущения, ни моей радости, ни моей любви к нему. Она слушала меня молча, с умилением, и гладила меня по голове.
— Зачем же ты не сказала мне прежде, что ты любишь его?
— Я сама не знала, матушка, клянусь вам, не знала. Мне было приятно гулять с ним, разговаривать… Я ничего не таила от вас.
— Верю, верю! Ну, полно, не плачь. Я этого желала в последнее время. Господь, благослови вас!..
В тот же день вечером я сняла свое траурное платье и оделась в белое. Обычай строго запрещал невесте носить траур. Бабушка была в восторге. Все осыпали меня ласками. Праздник настал для семьи нашей. Нынче уж не умеют так праздновать и так радоваться, так умиляться в важных случаях семейной жизни. Чинности нынче много некстати, а задушевности меньше.
На другой день мы все отправились к обедне. Даже матушка сняла траур и надела декосовое платье. Бабушка и тетушки нарядились в парадные платья. В церкви жених мой стал рядом со мною. После обедни, без гостей, без чужих, меня благословили образами и обручили. Я, несмотря на отсутствие гостей, оделась по желанию матушки в белое кисейное платье, с розами в моих черных волосах. Никогда я не помышляла о красоте и была очень удивлена, что не только жених мой, но и все семейство говорило, что я одета к лицу и хороша собою. Матушка желала видеть меня нарядною, как прилично невесте, и говорила, что наряд придает торжественность важным эпохам в жизни. Жених подарил мне кольцо с бриллиантом на тоненьком ободочке, которое называли тогда супиром.
«J’ai bien soupiré après ce bonheur», сказал он мне, надевая кольцо на мой палец, и несколько раз поцеловал мою руку, прибавив: «je suis le plus heureux des hommes».
XII
Всю осень я наслаждалась полнейшим счастием, которое разделяло все мое семейство. Федор Федорович имел родство, почтенное и хорошее состояние. Я по обычаю написала письма ко всем родным его и получила самые любезные и лестные ответы, в особенности от матушки-свекрови, которая души не слыхала в единственном сыне.
Матушку пугала мысль, что я должна была жить всегда с свекровью и свекром, но я не опасалась будущего, мне казалось большим счастием стать дочерью родных моего жениха, и я решилась приобресть любовь их. Моя будущая свекровь осыпала меня подарками и переслала мне мало-помалу свои семейные бриллианты. Сперва я получила прекрасный бриллиантовый гребень, потом пряжку для пояса, тоже бриллиантовую, значительной цены. С каким удовольствием приносил мне жених все эти подарки, и расточал мне внимание и нежность, которыми я дорожила более всего. Наконец, поздней осенью, приехали его родные. С каким страхом не понравиться встретила я его мать, но вышло иначе. С первого взгляда я ей приглянулась, а позднее она полюбила меня. Мои родные старались на перерыв принять и угостить на славу родных жениха. Наш большой Щегловский дом был полнехонек и, казалось, раздвинулся, чтобы вместить его родных, теток, кузин и дядей. Брат Николаша тоже приехал из Петербурга; он уж вышел из школы юнкером и должен был быть скоро произведен в офицеры. Он был мил, весел и любезен со всеми. Его встреча с моим женихом была трогательна. Еще не зная друг друга, они встретились по-дружески, и каждый из них, ради меня, горел желанием стать другому братом. К счастию, впоследствии, жизнь не развела их, напротив, теснее соединила. Они всю жизнь любили друг друга и почитались братьями и искренними друзьями.
Девичник справили по уставу старины; мое приданое было разложено в зале; призванный священник благословил его и окропил святою водою, затем все девицы и мои сестры принялись помогать горничным укладывать его в красные сафьянные кованные жестью сундуки. Его закупорили тотчас, но так как я оставалась гостить в Щеглове, то перенесли во флигель, который был назначен для молодых, и который бабушка отделала чрезвычайно богато по тогдашнему времени. Что было хохота, говора и веселости на девичнике! Николаша прельстил всех своею добродушною веселостию и любезностию с девицами. На другой день он обувал меня, по обычаю, к венцу и, прощаясь со мною, положил червонец в башмак мой. Нежно целуя меня он сказал:
«Ходить тебе на золоте всю жизнь!» И ходила я всю жизнь, если не на золоте по богатству, то в богатстве несметном любви и нежности ко мне мужа.