— Жить в чужих краях, — говорил он, — отвыкнуть от своей земли и семьи, заразиться пороками и в особенности безверием иностранцев, погубить свою душу — нет, я и слышать о том не хочу.
— Куда же ты хочешь определить его? — спрашивала матушка.
— Мало ли куда. Если бы он не был ленив и беспечен, то мог бы служить по духовному ведомству.
— Ну так, с попами!
— Один из моих дядей был прокурором святейшего синода, собрал множество любопытных рукописей, старинных документов, полезный и почтенный труд… Но наш Сергей к этому не способен. Он склонен к телесным упражнениям. Пусть идет в военную службу.
— Ни за что! восклицала матушка.
— Варвара Дмитриевна, — возражал батюшка, — а когда он называл ее по имени и отчеству, мы все знали, что он очень раздражен, — вспомни, что когда он был ребенком, ты всегда говаривала о военной для него службе.
— Да тогда — это как-то казалось далеко, да и времена не были такие смутные. Теперь все войны, того и гляди грянет опять война. Я умру с горя, зная, что он на войне.
— Нельзя же его держать у своей юбки, как дочь. Он — не баба.
— Слышать не хочу, — говорила матушка.
Батюшка махал рукою и выходил из комнаты. Брат всегда молчал и оставался, по-видимому, безучастным. Он не смел сказать своего мнения, а старался уйти и, оседлав лошадь, уезжал в поле. Он был лихой ездок, ловкий и красивый всадник. Его веселость, кротость нрава и доброта закупали всех в семействе, кроме батюшки, который относился к нему холодно. Именно эти свойства его характера не были ему симпатичны, а его недостатки он конечно преувеличивал.
— Баба! — говаривал он часто об нем, — оскорбляя этим словом матушку.
Не меньше неудовольствий возникало между ними по поводу моих предполагаемых матерью выездов в свет. Тогда устраивался в Москве большой карусель, который затеяла графиня Орлова, искусная наездница, единственная дочь графа Алексея Григорьевича Орлова. Он принимал в своем большом доме — дворце, рядом с Нескучным садом, и все московское общество считало за честь бывать на его балах, приемах и праздниках. Батюшка не хотел слышать искать с ним знакомства и на все просьбы матушки отвечал:
— Я человек пожилой, поздно мне заискивать знакомства вельмож. Спина моя и смолоду не гнулась, а под старость стала еще прямее.
— Зачем спину гнуть — просто познакомься.
— Мне граф Орлов не ровня.
— Что ж ты, мелкопоместный?
— Нет. Но всяк сверчок знай свой шесток. Я столбовой дворянин, а он вельможа. Искать в нем не хочу. Беды большой в том не вижу, что Люба не будет скакать на лошадях в каруселях и на паркетах в экоссезах.
— Загубить ее молодые годы, оставить ее старою девицей?
— Зачем же. Найдется хороший человек — женится, а не найдется, на то воля Божия.
— Так запри уж ее в терем.
— Пустое говоришь ты. Запирать не зачем, а напоказ выставлять, суетой всякой голову ее набивать, да с зари до зари мыкаться по приемам и праздникам не мое дело, да и не мое желание. Я тебе не мешаю. Делай, как знаешь.