Он скоро умер.
Дедушка не хотел верить, что его сын помешался.
– - Что вы меня уверяете! Он недавно целовал у меня руку!
– - Уж он тогда помешался.
– - Вздор, не верю! Говорит: "Простите, батюшка". Разве так говорят сумасшедшие?.. Даже в ноги поклонился… нет, вы меня не дурачьте.
Меня сильно потрясло сумасшествие дяди. Я забыла даже свою скорую свадьбу, но маменька напомнила мне о ней упреками за неисполнение разных обычаев: зачем я не надеваю обручального кольца, не шью себе подвенечного платья атласного? Она ставила мне в пример сестру Софью, которая строго исполняла все обычаи…
Накануне свадьбы, когда мы укладывали чемодан, чтоб завтра ехать прямо из церкви в деревню, явилась в детскую маменька, снова благословила меня, прослезилась и напечатлела на моем челе прощальный поцелуй…
В день свадьбы я оделась очень просто -- в белое кисейное платье с высоким лифом; голову причесала гладко; ни одной ленточки, никакого галантерейного украшения не было на мне. Тетенька пришла в ужас.
– - Ах, боже мой! Да Алексею Петровичу будет стыдно венчаться с такой невестой. Ну, пожалуйста, надень хоть мои бирюзовые серьги!
Но я не надела.
Пробило двенадцать. Я вышла в залу, где мать и отец ожидали меня с образом, хлебом и солью. Дедушка надел свое парадное платье: белую косынку, скрывшую его вечный галстук, канареечного цвету жилет, синий фрак с золотыми пуговицами, талия которого приходилась на крыльцах, а фалды висели до пят. Сзади головы дедушки не было видно за воротником фрака; он не мог поворачивать ее и по сторонам ничего не видал, точно лошадь с шорами. Демикотоновые розовые, очень узкие панталоны обрисовывали его тощие, бесконечно длинные ноги; на нем были сапоги со скрипом, так что, когда он ходил, казалось, будто он играл на гармонике…
Где же гости? -- спросил он с неописанным удивлением. Никого не будет, -- сказали ему.
Дедушка просто обиделся.
Но взамен гостей зала скоро наполнилась домашними, которые пришли посмотреть, как меня отпустят к венцу. Даже Трезор, пользуясь суматохой, с веревкой на шее тихонько забрался под стол, откуда с видимым удовольствием следил за всей церемонией.
Меня стали благословлять. По приказанию тетушки я целовала образ и клала земные поклоны… потом началось прощанье…
– - Прощай, желаю тебе счастья! -- сказал отец с уверенностью и спокойствием, передавая свою дочь на всю жизнь человеку, которого знал только по имени… Зато маменька разыграла сцену трагическую…
Тетенька так плакала, что у меня самой брызнули слезы. Она нас любила; я тоже в ту минуту почувствовала, что люблю ее…
Ваня, растроганный нашими слезами, шепнул мне:
– - Что, теперь сама плачешь, Наташа?..
Я отерла свои слезы.
– - Прощай, Наташа! -- говорила бабушка, которая с горя немножко уж выпила. -- Обними свою бабушку!
Я обняла ее, но, прощаясь с ней, не чувствовала особенной горести.
– - Прощайте, дедушка!
– - Прощай, Наташа! Не забывай: в сентябре ему будет счастие во всем, -- октябрь для него нехорош, -- февраль…
– - Хорошо, хорошо, дедушка; прощайте!
– - Нет, ты выслушай: в феврале может делать покупки, продажу…
– - Полно, Петр Акимыч! Вот с глупостями пристал! -- крикнула на него бабушка.
Он с гневом кинулся к ней.
– - Что! Небось, не нравится? А все с досады, зачем правду там сказано: мотовка, сварлива, болтлива!..
И он пропел жене своей всю старую песню…
А я в то время прощалась с сестрами и братьями. Сердце у меня сжалось… Всего тяжелей было мне расставаться с Ваней: не знаю почему, мы всегда с ним делили горе, хоть он был гораздо моложе меня…
– - Ваня, не шали.
– - Теперь можно: дяденьки нет!
– - Ну, прощай.
И я опять поцеловала его.
– - Наташа, поцелуй еще раз Лизу!
И брат приподнял ее до меня, я исполнила его желание… Отец в шубе показался в дверях:
– - Пора, опоздаем!
Зарыдав, я еще раз перецеловала всех и выбежала в прихожую: все хотели последовать за мной, но отец запретил, опасаясь, что новые прощанья долго нас задержат… Дедушка махал своими длинными руками и кричал мне вслед:
– - Помни же, Наташа, октябрь месяц и март тоже…
Трезор, с веревкой на шее, один проводил меня до кареты.
– - Прощай, Трезор!
В ответ он ласково замахал мне хвостом…
– - Прощайте, барышня, -- сказал Лука, подсаживая меня: -- желаю вам всякого благополучия.
Сел и отец; дверцы захлопнулись… Когда карета поехала, я в последний раз взглянула на дом, где столько я плакала: окна были усеяны головами, дедушка все продолжал махать мне… Все мне кланялись, я тоже кланялась… Но скоро все исчезло, только Трезор, с веревкой на шее, уныло сидел на крыльце, провожая глазами карету…
Здесь кончается рукопись, случайно попавшая в мои руки. Что сделалось с ее действующими лицами, я не знаю. В одном месте своих записок героиня называет себя старухой. Из этого видно, что события, описываемые ею, не относятся к настоящему времени. В самом деле, многим событиям ее детства теперь просто не поверят. Во всяком случае, если они своим резким изображением всего грубого и безнравственного, что может быть в домашнем воспитании при беспечности и дурных нравах родителей, -- заставят оглянуться на самих себя и устыдят тех, кто сколько-нибудь виноват подобным образом перед своими детьми и перед обществом, -- то это, я думаю, может служить достаточной причиной, почему я их печатаю.
ПРИМЕЧАНИЯ
Н. Станицкий (А. Я. Панаева)
(Биографическая справка)
Авдотья Яковлевна Панаева (1810--1893) впервые выступила в литературе в 1848 г. под псевдонимом "Н. Станицкий" с повестью "Семейство Тальниковых". Эта повесть была запрещена цензурой "за подрывание родительского авторитета", а "Иллюстрированный альманах", в котором она была напечатана -- уничтожен.
Под псевдонимом "Станицкий" Панаева написала ряд других произведений -- "Мелочи жизни" (1854), "Роман в петербургском полусвете" (1867), "Женская доля" (1867) и др. Панаевой принадлежат также написанные в сотрудничестве с Н. А. Некрасовым романы "Три страны света" и "Мертвое озеро". В произведениях Панаевой ставятся актуальные вопросы общественной жизни (преимущественно -- воспитания, семейного быта, положения женщины), которые являются отражением идейной связи писательницы с революционно-демократическими и прогрессивными литературными кругами, центром которых была редакция "Современника". "Семейство Тальниковых" несомненно является самым сильным из произведений Панаевой и, повидимому, содержит автобиографические элементы. Есть основание предполагать, что в создании этой повести принимал участие и Некрасов. {В одном из немногих уцелевших после конфискации экземпляров "Иллюстрированного альманаха", хранящемся в Институте русской литературы (Пушкинском доме) Академии наук СССР, среди ряда пометок, свидетельствующих о хорошей осведомленности неизвестного лица в составе авторов, против заглавия повести указано: "совместно с Некрасовым".} Панаевой принадлежат также "Воспоминания", содержащие богатый материал для изучения литературного движения 40--60-х годов.
Печатается по "Иллюстрированному альманаху", СПБ., 1848.
Стр. 263.
Повойник -- женский головной убор, в виде платка, повитого вокруг головы.
Стр. 284.
Фигаро -- герой комедий французского писателя Бомарше (1732--1799) "Севильский цирюльник" и "Свадьба Фигаро", ставший нарицательным образом ловкого, всюду поспевающего человека.
Стр. 286.
Ангажировать -- приглашать на танец.
Стр. 315.
…басня о бритом и стриженом -- анекдот о ссоре мужа с упрямой, вздорной женой, распространенный в устном народном творчестве.
Стр. 342.
"Ледяной дом" -- исторический роман И. И. Лажечникова (1792--1869).