«Ой, какой же ты бровастый! Да еще и горбоносый, — сдерживая смех, подумала она. — А я этого раньше и не замечала».
И только сейчас Ирина рассмотрела, как же заметно Сергей изменился с тех пор, как встретила она его на полустанке: черты лица сделались строже, кожа матово-темная, и две тончайшие морщинки уже подкрадывались к глазам.
В дверях стоял Кондратьев.
— Спит или заболел? — спросил он.
— Тише, — прошептала Ирина. — Он так устал.
— А ты кто будешь?
— Ирина Любашева…
— А! Ирина! — Кондратьев присел на диван. — Ирину помню, помню. Как же! Но почему Любашева? Тутаринова, пожалуй, будет точнее.
— Нет, Любашева. — Ирина подсела к Кондратьеву. — Знаете, Сережа всю ночь вот и столечки не спал.
— Ай, ай, ай! — Кондратьев сокрушенно покачал головой. — Так-таки и не спал?
— Да вы тише, а то разбудите.
— А я и не сплю.
Сергей поднял голову и, виновато улыбаясь, стал оправлять гимнастерку.
— Так вот ты, оказывается, как столбы ставишь? — сказал Кондратьев. — Посадил у стола надежный караул, а сам задал храпака!
— Вздремнулось, — смущенно ответил Сергей. — Николай Петрович, мы тут без тебя приняли важное решение.
— Вдвоем с Ириной? — шутя спросил Кондратьев.
— Да нет, я не об этом. Решение о строительстве.
— Знаю, знаю. — Кондратьев встал. — Правильно и весьма кстати. Пойдем ко мне, поговорим. — Он взглянул на Ирину. — Так почему же все-таки Любашева, а не Тутаринова?
— Мы еще не регистрировались, — ответил Сергей.
— Все равно. Пусть привыкает.
Кондратьев выслушал Сергея, принял все его предложения и только решительно не согласился создавать специальную тройку или нечто наподобие оперативного штаба.
— Никаких троек и штабов нам не нужно, — сказал Кондратьев, строго глядя на Сергея. — Руководить всеми работами будешь ты, как председатель райисполкома, и надо организовать дело без шума и крика. Побольше деловитости. Созови совещание специалистов, к нам их приехало много, выслушай их. Дай им верховых лошадей, чтобы они не сидели в Усть-Невинской. Выдели каждой станице участки, распредели людей так, чтобы не было толкучки. Работы вести нужно одновременно по всем трем линиям. Но сперва выспись хорошенько.
— Да что ты, Николай Петрович, я спать не хочу.
— Ну, ну! Без хвастовства!
Обогнув Верблюд-гору, главная магистраль вырвалась на простор и побежала напрямик по полю. Еще не поднялись над степью провода, а уже на десятки километров обозначилась будущая электрическая дорога: по ней и группами и в одиночку разбрелись строители — рыли ямы, ставили столбы, тянули провода; взад и вперед по одному следу двигались конные и бычьи упряжки, развозя бревна; встречались и расходились тракторы, тянувшие вереницу подвод с грузом и без груза; там и здесь раскинулись походные таборы — балаган или палатка, — поднимался дым от костра и белели косынки поварих, удивительно ровной стежкой чернели бугорки свежей земли, напоминая кротовьи насыпи, и возле этих насыпей лежали столбы. Ямки начинались от Усть-Невинской и убегали все дальше и дальше, а вслед за ними шли люди с лопатами, ползли обозы, передвигались таборы, — издали вся эта живая вереница людей и подвод была похожа на муравьиную тропу.
Где-то там среди строителей затерялся и Прохор Ненашев. Сергей проехал добрых пять километров, кого только из своих знакомых не встречал, а Прохора отыскать не мог. А Прохор был ему очень нужен. Дело в том, что в Родниковскую еще позавчера был завезен кирпич, цемент и камень, нужно было начинать возводить стены трансформаторной будки, а каменщиков не хватало. Посоветовавшись с Виктором, Сергей решил послать туда Прохора, человека, как о нем говорили в станице, проворного, на все руки мастера.
— Серега! Ты кого разыскиваешь?
К Сергею подошел Рагулин, ведя на поводу оседланного коня.
— Прохора хочу повидать, — сказал Сергей, подавая Рагулину руку. — Не знаете, где он тут запропал?
— Ты погоди о Прохоре печалиться, — сказал Рагулин, хитро усмехаясь. — Я тебе зараз более важную новость сообщу.
— Какую?
— Мой соперник Федор Лукич, оказывается, пригнал подводы с людьми и сам заявился.
— Серьезно?
— Честное слово, явился! — Рагулин махнул рукой. — Видать, поумнел. Но злой, — ты бы только посмотрел, — как черт! Увидел меня и кричит: «Раскатываешься на коне, умник!» Ну, я, конешно, смолчал и от греха не стал к нему подъезжать.